А что уж говорить в случае явного силового превосходства Европы-Запада над Россией в современных условиях конца двадцатого века? Потрясающи эти витки истории-эволюции, полностью повторяющие для России те же проблемы и те же задачи. В первый раз получилось по-европейски — еврейски, — Ленин осуществил идею Маркса, Запада о «демократии» и «равенстве».
А к началу 90-х годов XX столетия Россия вышла на втором круге к той же точке «демократии».
Как мы видели, тогда лучшие умы России стали осознавать смысл процессов происходящих в Европе и значение их для России. Большой вклад в дело популяризации этих знаний внёс Константин Леонтьев (1831–1891 г.). В своём письме к И. Фуделю он писал:
«Под конец жизни, как вам, я думаю, известно, Герцен разочаровался в западном утилитарном прогрессе и объявил во всеуслышание, что теперь он ближе к славянофильскому, чем какому-либо другому воззрению… Киреевский, Хомяков, Самарин понимали, конечно, что тип среднего европейца, скромного буржуа, пошл и бесцветен, но они (из-за того, что были не эстетиками, а моралистами) не смели и не хотели нападать на него, как нападал Герцен…
И от социализма он отошёл, и европейского рабочего разлюбил, когда пожив в Европе, понял, что социализм, и в особенности коммунизм, хочет всех так или иначе привести к однообразию и среднему уровню, а рабочий западный борется на жизнь и смерть только для того, чтобы самому стать таким же средним буржуа, как тот, против которого он воюет, …который согласен быть самоотверженным героем баррикад лишь для того, чтобы со временем воцарился такой мелочный, неподвижный и серый порядок полнейшей равноправности, когда ум и героизм и всё идеальное станут лишними…
Тогда этот русский ум, изящный и великий в своём только кажущемся легкомыслии, отвернулся от средней Европы, сказав: «Здесь чувствуешь, что стучишься головой о потолок мира завершенного».
Вывод Герцена — «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри», — дополнил прекрасный русский мыслитель Юрия Самарина:
«если нет свободы духовной, не может быть и речи ни о свободе гражданской, ни о свободе политической» — эти слова как фундаментальную истину можно поместить золотыми буквами на гербе каждого государства.
«По своему изначальному естеству люди различны и поэтому неравны», «в людях есть скрытое желание равенства, составляющее одно из наиболее страшных заблуждений человеческих, прямо ведущее к революции», — пришёл к выводу Константин Леонтьев, изучив марксизм.
Вся последующая история России полностью подтвердила истину этих выдающихся русских мыслителей. Это был ответ русских мыслителей на плутовство Маркса о свободе.
К великому сожалению — как показывают события в России в конце XX века и в начале XXI, россияне потеряли эту мудрость своих предков и трагично в падении продолжают далее экспериментировать с этим вовремя посланным Западом сладким словом «свобода».
Не смотря на всю огромную популярность Фёдора Михайловича Достоевского(1821–1881 гг.), который как раз жил в рассматриваемый нами период, россияне забыли и его главное послание потомкам, которое на Западе и не переводили.
В его патриотической позиции сомнений не было — всей силой своего таланта он показал «цивилизованных» космополитов в романе «Бесы» в лице Карамазова — эдакого «общечеловека», которому «ничего нет приятнее ему, как объявить банкротство России во всех отношениях перед великими умами Европы».
«Я никогда не мог понять мысли, что одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а сами оставаться во мраке», — сокрушался Фёдор Михайлович.
Эта фраза Достоевского касалась всех обеспеченных слоёв в государстве: монархов, дворян, высшее чиновничество, помещиков, буржуа и естественно — евреев. Последним он уделил особое внимание и написал специальную исследовательскую работу — «Еврейский вопрос».
Читателю, исследователю, прошедшему с нами уже солидный исследовательский путь, будет не трудно понять в этом вопросе Фёдора Михайловича —
«Разумеется, мне ответят, что все обуреваемы ненавистью, а потому все лгут. Конечно, очень может случиться, что все до единого лгут, но в таком случае рождается тотчас другой вопрос: если все до единого лгут и обуреваемы такою ненавистью, что с чего-нибудь да взялась же эта ненависть, ведь что-нибудь значит же эта всеобщая ненависть, «ведь что-нибудь значит же это слово все!», как восклицал некогда Белинский».