Православие, как видите, совершенно иначе смотрит на жертву Христову: это исцеление поврежденной природы, – которая в Адаме была повреждена, – исцеление ее во Христе; исцеление через страдание! Это исцеление, оказывается, может быть усвоено человеком… Каким образом? Не магически, не автоматически, не формально, – а кто веру имеет и крестится… Это относится ко всем таинствам! Что значит, веру имеет? Признак верующего помните? Почему я и говорю: я не знаю, веру я имею или нет. Одним словом: «Царство Божие нудится, и кто понуждает себя – восхищает его».
Итак: вот этим отличительным признаком православия, является вот такое понимание жертвы Христовой, из которого следует и соответствующее понимание духовной жизни христианина. Чем же оно характеризуется, это понимание духовной жизни христианина? Я задам сначала другой вопрос: а почему Адам пал‑то все‑таки? Что случилось‑то? В наших учебниках православных этот процесс иногда изображается так, что просто диву даешься!.. Создается впечатление, что Господь Бог даже и не знал, что это произойдет: ахнул! – что Адам‑то паршивец, ну и Ева конечно – сорвала там яблоко… Змей подсказал, Ева сорвала, а Адам съел… А Господь Бог не предполагал даже этого!.. И пошла история вкривь и вкось… Ну, ясно, что это картинка настолько детская, что и деваться некуда. Совершенно ясно: знал Господь, кого творил и предвидел все, и знает все от начала до конца истории… Что же тогда произошло с Адамом? Все было создано, по–славянски, «добра зело» – то есть очень прекрасно все было создано, и Адам был вершиной творения, вершиной красоты, вершиной мудрости, увенчан славой, увенчан всяким познанием, ибо давал имена всему существующему: все имел – славу, власть и знание! Адам не имел одного – и не только не имел, но и не мог иметь – он не имел опытного познания того, кто он есть без Бога. Представляете, как человек, живущий в богатстве, не представляет себе, кто он есть и что он будет делать, если у него все это отнять. Недаром говорят: сытый голодного не разумеет. Да, да! Наш знаменитый строитель ракет Королев рассказывал очень интересный случай: он тоже в свое время отсидел, где надо… А здесь сидят они, проводят заседание в роскошном кабинете, его друзья – обеспеченные люди, – вдруг: вот несчастный случай! – выскочила из какого‑то угла мышка, реакция была немедленной! Несколько человек сорвались со своих великолепных мягких кресел и бросились ловить и душить эту мышь. Когда эта операция закончилась – мышка все‑таки благополучно сбежала, правда – Королев, который сидел и наблюдал за всей этой картиной, говорит: «А вы знаете, друзья, когда я сидел там, где надо, мы там жили в жутких условиях, хлеб – это была великая радость для нас, жили мы в ужасном голоде. И вот в нашей камере появлялась иногда мышка. Так мы, зная это, от своего несчастного этого кусочка хлеба крошечки оставляли, и клали в уголок и потом наслаждались, смотрели, как мышка ест эти крошечки. Сейчас посмотрите, что произошло на наших глазах: довольные, сытые, в изобилии живущие, бросились душить эту мышку. Что ж с нами произошло?» Для молодежи это был хороший урок и надолго: он действительно имеет огромную психологическую значимость, этот урок. Повторяю, что произошло с Адамом – нас сейчас этот вопрос интересует, а не мышки. Произошло именно это – он был в изобилии всех благ: полнота знания мира, слава, красота, изобилие всего – ну, это было то непредставимое для нас, к чему человечество, рисуя свою картину, все‑таки стремится. Не знал он, кто он есть без Бога!.. Не мог он понять опытно, что именно в Боге он так славен, в Боге он божество, а без бога он – ничто! Как хорошо выразился один из известнейших наши богословов прошлого (XIX) века митрополит Филарет Дроздов: «Человек висит над бездною своего небытия». Этого Адам опытно не знал. Отсюда возникла эта лукавая мысль; эта греховная, как мы говорим, мысль: я как бог, все подчинено мне! Все тварное в моем подчинении… Вот она откуда возникла, эта лукавая мысль; вот откуда встала некая стена между человеком и Богом; вот где разрыв того шланга, через который питался человек. Меня интересует не столько этот вопрос, я хочу сказать о другом: если спасение мы будем подразумевать, как возвращение к состоянию первозданного Адама, то не опасно ли это? Какая гарантия, что мы там, получив славу, и власть и всякое познание, опять не скажем: мы как боги? Я проще хочу сказать: первые люди, при совершенстве своей природы, тем не менее не были еще непадательными. Сам факт грехопадения Адама свидетельствует об этом. Они могли пасть… Не было чего‑то того, что заградило бы, – в самом человеке! – заградило бы ему путь к греху; путь противопоставления себя Богу; путь горделивой мысли быть как Бог. Отсюда возникает важнейшая проблема, когда мы говорим о христианском спасении, то, что в богословии называется
христианская сатириология – приобретение непадательного состояния… Возможно ли это и что оно значит?