Станут возможны все причуды великого мечтателя Жюля Верна — полет из пушки на Луну станет такой же обыденностью, как и поездка в городском омнибусе.
Судите сами, дорогие читатели, разве поднял бы Каин руку на брата, имей он уютный дом с теплым ватерклозетом и возможность соприкоснуться с фонографическим чудом. Наши пращуры могут лишь завидовать нам из гробовой сени — они были несчастны, потому что алкали, но не вкусили сладости нового века — века без войн и скорбей, нашим внукам мы с гордостью скажем, сидя перед электрическим камином в 1950 году — «Мы жили у истока великой эпохи благоденствия! Как зиме не понятна весна, так старому веку — новый!»
Но есть и скептические голоса. Послушаем их.
Французский писатель-скептик Альбер Робида, опубликовал на свои средства в Парижском издательстве «Сосьете» наделавшую шума в кругах «belles lettres», трилогию с собственными иллюстрациями «Двадцатое столетие», «Электрическая жизнь» «Войны в XX веке».
С последним произведением парижского паникера читатель имел удовольствие познакомиться в приложении к «Ниве», за январь 1899 года. В каждом из трех романов мсье Робида рисует пастозными красками картину грядущих ужасов, один мазок нелепее другого, на радость разрушительным болтунам-дэкадентам.
Вот, изволите видеть: война в которой принимает участие все цивилизованные государства, вот тесные чадные города, где люди сплюснуты, наподобие паюсной икры в бочке, где даже метры жилищной площади не принадлежат вам, вот чудовищные спруты — государства, где «царствует право тайных канцелярий располагать по усмотрению жизнью граждан и устилать землю их трупами», вот Лондон 1965 года, где число экипажей и лошадей достигло такого количества, что население задыхается от миазмов навоза, вот грядущее падение нравов, когда девичья честь считается психической болезнью.
Царит разнузданный кинизм и повальная продажность всех слоев населения, высшее создание Божественного гения — душа женщины, светоч в хрупком сосуде, осквернена и опоганена в гнуснейших притонах, материнство и девство выставлены на торги.
Это вакханалия пошлости и своекорыстия, невиданные прежде болезни, эрозии почв, пересыхание морей, суррогаты музыки и литературы для одномерных заплывших душевным жиром душ, и отравляющие газы — что и вовсе невозможно — ведь любой газ, распыленный над армией или гражданским населением, немедленно улетучится в воздух, но мы надеемся, что в ХХ-ом веке даже огнестрельное оружие станет служить лишь охотникам да коллекционерам.
Посмеемся же над траурной фантазией и скажем — месье Робида, оставьте свои страшные святочные сказки старым нянькам. Грядет Великий Двадцатый Век и новое вино не наливают в старые мехи. Пусть смертоносные выстрелы века XIX навсегда канут в Лету под жизнерадостные пиршественные клики и бескровную канонаду корковых пробок из бутылок игристых вин!
С концом века явилось декадентство, упадок века, упадок старых идей, понятий привычек и нарождение чего-то нового, несколько кривого, странного, смешного.
Как бы ни было декадентство странно, как бы ни корчило оно Фауста, Гамлета и Мефистофеля, но оно оправдывается новым веком. Новый век впереди со своими гениями, которые теперь, наверно, еще в пеленках или бегают под надзором нянь и гувернанток.
Пока еще декадентство тянется. Оно не имеет ни гениев, ни творцов, в нем самое лучшее — предчувствие, самое худшее — бесстыдство.
Я с неизменно бодрым настроем, зрю грядущее, благословляю поколения улучшенной породы людей и подъемлю бокал во славу благоденствия и справедливости.
Друзья! С новым счастьем! С новым веком!
Петербургская газета «Новое время» 31 декабря 1900 года
Фрагмент № 2 «Жертвы шока будущего»
Один из наиболее распространенных откликов на высокоскоростные изменения — это полное отрицание. Стратегия маленького человека заключается в «блокировании» себя от непрошеной реальности. Когда требования принятия решений достигают пика, он решительно отказывается получать новую информацию. Подобно жертве стихийного бедствия, чье лицо «регистрирует» общее неверие, этот маленький человек также не может принять очевидность своих ощущений, т. е. он решительно заключает, что все — неизменно и что все доказательства изменений являются просто кажущимися. Он находит успокоение в таких клише, как «молодые люди всегда были бунтарями», или «ничто не ново под луной», или «чем больше вещи меняются, тем больше они остаются теми же».