Человеческий ум слишком ненадежен и робок, он отличается крайней нерешительностью и боится ответственности. Я подбросил вверх полдинара, предоставляя ему возможность определить мой дальнейший маршрут. Монета упала решкой вверх, указывая, что мой путь лежит в горы; подбросил снова - она упала вверх орлом, предлагая мне идти направо. Я встал лицом к горам, повернулся направо - это направление выводило меня прямиком в дубовую рощу к заготовителям, обеду и веселому говору. Я нахмурился - только этого мне еще недоставало! - и в сомнении остановился. Может быть, лучше свернуть налево или снова попытать счастья у монеты? Но тотчас же отбросил к черту всякие колебания и упрямо стиснул зубы: не стану я жульничать и подправлять судьбу, не стану нарушать свое слово! Да и какой смысл жульничать, когда указанный мне путь, право же, не так уж плох, как может показаться с первого взгляда. А возможно, даже имеет свои преимущества перед другими - ведь никто никогда не поверит, что я выберу именно его. Если в погоню за мной и выслан карательный отряд, он прохлаждается сейчас где-нибудь за тридевять земель отсюда, ибо ленивые скоты, по обыкновению возглавляющие его, не выносят запаха рабочего пота и грубых голосов трудового люда.
Пока я пробирался сквозь кустарник, невидимая птица-призрак или змея, спрятавшаяся в ветвях корявого бука, издала пронзительный скрежет, предательски оповещая лес о моем приближении; ее крик подхватила другая, и тоже с корявого бука. Сверху скатился оклик и рассеялся в воздухе, оставшись без ответа. Я притаился - ни звука. Замолкли песни пастухов, никто не шел по дороге, в выжидающем затишье сверчки оттачивали свои смычки. Я вышел на склон под еще нетронутые дубы, дожидавшиеся своей очереди: все было спокойно, резчики переговаривались между собой и, посмеиваясь, перебрасывались двусмысленными шутками, напоминавшими мне старые добрые времена. Ввиду отсутствия Треуса общее руководство операцией принял на себя Маркелез - он поддерживал связь, отдавал распоряжения, кричал дальним:
- Эге-ге, принесли тебе чего-нибудь пожрать?
- Принесла тут бабонька одна сердечная, оторвала от своего куска.
- Если ты сегодня же не разуважишь ее за ее доброту, какой же ты тогда серб!..
- Ого-го, а ты-то свою уважил? ..
- Ей же ей, уважил, да еще как - лучше, чем требовалось. Видал, как она у меня повеселела, разыгралась, так и прыскает со смеху.
- Браво, Маркелез, браво! Не вечно же тебе от работы отлынивать, надо хоть в этом деле свою честь поддержать.
Слушая их задорные прибаутки, я с сомнением взираю на прогресс. Может быть, где-то там на равнинах и весях, вдоль шоссе и дорог действительно когда-нибудь восторжествует прогресс - ведь это там войска и техника прокатываются по затаившимся селениям, стирая их с лица земли и сами рассыпаясь прахом. Сперва казалось, что лавина войск затопит, сметет, сравняет и перекрасит в защитную краску все, что попадется ей на пути, однако через некоторое время стало ясно, что тут не все так гладко: в глухих углах, позатерявшихся в горах, уцелели старинные обычаи тех времен, когда на свете еще на было пулеметов, грузовиков и прочих усовершенствований современной эпохи. Здесь сохранилась старая летняя сцена с доставшимися ей в наследство от дедов горестями и нехитрыми радостями; долгое время молчала она под гнетом, и вот теперь, стряхнув с себя оцепенение, восстанавливает декорации, расширяется, перекликаясь с вершинами гор, и слушает эхо, смеясь над пролетевшим ураганом перемен. Одни, слушая эту веселую перекличку, забывают о том, что происходит внизу, другие, вспоминая детство, будят эхо, надеясь расслышать в нем голоса своих предшественников.
Когда одни устанут, их сменят другие, когда надоест слушать, придумают что-нибудь еще, чтоб не остаться с глазу на глаз со своими заботами и тревогами.
Где-то неподалеку оказался и знаменосец Гривич, по горам прокатилась волна его мощного баса:
- Эге-ге, Маркелез, партизанский горлодер, повернись-ка сюда!
- Повернулся, итальянский лизоблюд, выкладывай, в чем дело.
- Я с тебя кожу на бурдюк содрать решил!
- Смотри, как бы я тебя на мыло не переварил!
- На что тебе мыло, когда тебя все равно никакое мыло не отмоет: черного кобеля не отмоешь добела! Лучше расспроси-ка ты Сало, с чего это он сегодня язык проглотил?
- Попробовал бы ты всю ночь напролет бревна да кули ворочать, попробовал бы ты над ними попыхтеть да попрыгать взад-вперед, и ты бы небось проглотил.
- Господи помилуй, да какие же это бревна такие по ночам?
- Ох уж и тяжелые бревна, вдовьи. Пустился человек во все тяжкие, выдоят его по капле, сгубят его соседушки любезные. Днем мужик батрачит и ночью батрачит - этак долго не протянуть, коли вовремя не отстать.