Так нате же вам, голосуйте! Эта история непременно дойдет до их слуха, о ней еще долго будут судачить. А я как раз того и добиваюсь: коль скоро у них не было потребности вытащить меня из этой трясины, пусть хотя бы появится желание поскорее подвергнуть меня заслуженному наказанию. Мой спор с миром близок к завершению; согласно договору, мы бьем через раз, сохраняя ничью. Я не раскаиваюсь, совесть моя чиста - загорелось же мне во что бы то ни стало с помощью зла творить добро, а это не так-то просто.
Мягкая и податливая тропа вела сквозь помрачневший буковый лес. Вот и миновало растрясенье. Я погонял лошадку, как вдруг услышал за собой какой-то шелест. Обернулся - Микля. Драной тенью, прихрамывая, ковыляла она за мной. Такой чести я обязан лошади, теперь уж Микля не покинет меня до самых врат ада. Я остановлюсь - и она остановится. Замахнусь - начинает блеять. Я разрешил ей сопровождать себя до самого хребта, а уж оттуда вниз по склону мне не составит никакого труда в любую сторону свезти мешки с мукой на ветках. Я размотал веревки, она схватила лошадь под уздцы и утащила ее за собой в темноту. Она не сказала мне на прощание ни единого слова, но я инстинктивно почувствовал, что Микля чтит меня больше господа бога и сохранит воспоминания обо мне вплоть до смертного часа.
КОНЧИЛОСЬ ЛЕТО
Разбудила меня птичка-невеличка.
Растревожила в груди заботы,
возвестив приход сияющей зари…
И я думаю, все об одном я думаю:
растревожит зорька ночи темноту.
Но не знаю я, ах, не ведаю,
то ли счастье, то ли горе принесет рассвет!
Погоня все же началась, но вопреки моим ожиданиям началась совершенно открыто. Впрочем, насколько мне известно, они давно уже перестали делать тайну из своих военных операций, в силу чего все операции неизменно кончаются провалом. Одержимые идеей создать национальную армию, они забривают в нее левых и правых, надежных и сомнительных - всех без разбору. Одних в наказание за нерешительность и саботаж, других - для ассимиляции с прочим сбродом. Возможно, когда-нибудь в будущем такая практика принесет свои плоды, но сейчас по крайней мере она им выходит боком: в общей массе всегда находится слабонервный балбес, который раньше времени нажимает на спуск и своим дурацким выстрелом срывает все предприятие; вслед за ним с идиотским усердием принимаются палить другие. Так, вспыхивая и разгораясь, грохочет пальба по нижнекрайским просторам. Она началась сегодня чуть слышными хлопками выстрелов где-то за горизонтом, напоминая мне вшей, которые лопаются, поджариваясь на огне, и я принял ее сперва за очередной разбойничий налет или религиозную стычку на беспокойных границах православных и мусульманских владений. Около полудня пальба достигла Гиздавы и с тех пор, не прекращаясь, все усиливалась, стремительно надвигаясь и сжимая кольцо облавы.
С вершины ветреной Головоломки я наблюдал, как, рассыпавшись по полям и лощинам, черная орда, перебегавшая из одной ложбины в другую, изгадила прекрасный лик земли. Промоины и ямы с вывернутой почвой напоминали теперь обнаженные кровавые раны, по которым ползали черные черви. И день отравило зловоние, исходящее от этих ран и от этих копошащихся червей - в нем смешались запахи пота, крови, нестираного белья, стыда и страха, подавляющегося стадным чувством близости других. Временами стрельба учащалась, как бы нацеливаясь острием в одну точку, куда спешили вдогонку друг другу визжащие пули; казалось, они нащупали живую мишень и терзали ее, как стая алчных коршунов. Потом стрельба прекращалась, орда сбивалась кучей, к ним сбегали дозорные с гор, принимаясь рычать и орать вместе с нижними. Их шумные сходки трижды повергали меня в ужас, заставляя думать, что это попался кто-нибудь из наших - Якша, или Иван, или незнакомый связной из Боснии, и они его давят и топчут ногами, пропитывая кровью башмаки. Но черная стая слеталась все чаще, и я успокоился. Очевидно, это у них тактическая игра с ритуальными кликами, долженствующими изображать их восторг при заклании будущей жертвы.
Они угомонились перед самым заходом солнца. Растворились в сгущавшихся сумерках и только кое-где мелькали тени отставших да бухали редкие выстрелы, но местность, по которой они прошли, по-прежнему хранила унылый вид. Я повернулся лицом к небу; большое облако с рыбьим хвостом, рыбьим туловищем и чешуей, с озерцом голубизны как раз на том месте, где должен был находиться глаз, с разверстой пастью небесного крокодила, устремилось на беззащитную рыхлую перистую плоть неба. Разинуло ненасытную пасть, распахнуло зев, отвалив до отказа нижнюю челюсть и выдавив струйки крови из разорванной глотки. Солнце закатилось за гору, закат потух — пролетел и исчез еще один день, присоединившись к тем, которые канули в вечность. Смотреть больше было не на что, я обернулся, ища, где бы укрыться от ветра, и взгляд мой случайно упал на поляну. Из-за кустов показался человек и стал осматривать долину, не решаясь выйти совсем. Я осторожно опустился на землю — подожду в засаде, пока он выберется на поляну и попадет ко мне на мушку, а тогда уж и спрошу его, на чьей это он мобе трудился.