Незнакомец медленно пробирался вперед, останавливаясь и принюхиваясь, словно бы учуяв меня носом. В правой руке у него ружье, в левой котелок, сам он ободранный, босой, в кепке без козырька. Он здорово смахивал на кого-то из наших, точнее — на Якшу; да это Якша сам и есть! Я чуть с ума не сошел от радости и гаркнул из своего укрытия:
— Здорово, Якша!
Он отскочил, звякнув котелком, и спрятался за кустарником.
— Тут свои, Якша! — крикнул я ему вдогонку.— Не бойся меня!
Вырвавшись у него из рук, котелок покатился под гору, и больше решительно никаких признаков жизни.
— Не дури, Якша, ты сперва посмотри, от кого убегаешь! — крикнул я ему вслед уже без всякой надежды.
— Ну так от кого?— язвительным тоном осведомился он из своего тайника.
— От Ладо,— ответил я и засомневался: прежде я действительно был Ладо, а теперь и сам не знаю кто.
— Выйди на открытое место, я на тебя посмотрю.
— Ты что же, мне не веришь?
— Никому я не верю.
— Только не убивай меня, Якша! Тебя потом совесть за это заест.
И я вышел не без боязни. Положение мгновенно изменилось — теперь преимущество было на его стороне. Я его не вижу, а он видит и держит под прицелом. Я потихоньку шагаю, чувствуя, как поднимается во мне страх, напоминая обо всех совершенных и несовершенных грехах. Неприятно, однако же, быть под прицелом, зная, что каждую секунду можно оступиться и упасть. Покрываясь от страха влажной испариной, я думаю: не лучше ли сбежать отсюда, пока еще у меня ноги целы? Еще убьет меня, позарившись на тряпки или на десяток пуль и пачку табаку, а то и просто без всякой причины,— он так долго блуждал в одиночестве, что, наверное, успел одичать еще больше, чем я... С этими мыслями я пересек поляну и дошел до веревочного моста, перекинутого через пропасть. Войдя в кустарник, я увидел, как он опустил винтовку, и с облегчением вздохнул. Он смотрел на меня по-прежнему холодно, и взгляд его как бы кричал, негодуя на то, что я напрасно побеспокоил его. Физиономия хмурая, на носу размазана копоть от котелка. Я остановился. Что же дальше? Я бы с радостью обнял Якшу, но меня смущает его взгляд. Не могу понять, почему он так смотрит на меня: то ли я так сильно изменился, то ли он слышал обо мне что-нибудь такое, что ему не по вкусу.
— Я тебя два раза принимался искать,— проговорил я как бы в свое оправдание.
Но это сообщение нисколько не смягчило его, и он так же молча продолжал рассматривать меня.
— Все горы обшарил и нигде не нашел.
— Меня тут многие искали.
— Да, ты и теперь чуть было не улизнул от меня.
— И ты бы улизнул на моем месте.
— Это на тебя, что ли, облава сегодня была?
— Они еще и завтра могут прийти.
— Хорошо, что они подняли тебя из гнезда, не то бы мы с тобой так никогда и не встретились.
Он отмахнулся рукой — в нем наша нечаянная встреча не вызывает никакого восторга, и он никак не может понять, чему это я так радуюсь. Я для него просто-напросто обременительный и надоедливый собеседник, а моя навязчивая болтливость внушает ему подозрение. Взгляд его упорно обращается вниз, в глубину ущелья, куда скатился котелок, отыскать который является сейчас его первоочередной задачей. Приглядевшись, он стал спускаться вниз зигзагами, бочком, стараясь не подставлять мне спину. Всячески желая ему угодить, я из солидарности съезжаю за ним следом от дерева к дереву, но мои усилия отнюдь не вызывают в нем расположения к моей персоне. Я нашел его котелок возле пня, у которого он задержался. Якша грубо вырвал свое имущество у меня из рук, как будто бы я его не давал, и прежде всего проверил, нет ли где вмятин. К счастью, таковых не оказалось, иначе не миновать бы ссоры, ибо и мое терпение, как это ни странно, имеет свои границы. Я сел на упавшее дерево, опустился и он чуть поодаль, и так мы сидели без слов, ибо нам нечего было друг другу сказать. Наверное, после войны, если только это «после» когда-нибудь наступит, вот так же будут встречаться счастливцы, которым удастся выжить, и точно так же, измученные травлей и одичавшие в лесах, не будут знать, что им сказать друг другу. Вдруг Якша прогудел: