— Чего ты на меня так уставился?
— Уж больно ты хорош собой,— поддел я его.
— Можешь над своей рожей смеяться, а мою не тронь!
— Моя рожа в полном порядке, чего не скажешь про твою. Ты, видать, с весны не удосужился смыть с нее копоть, а уж ободрался, как таборный цыган.
— Если у моего господина товарища слабые нервы, он может повернуть оглобли в другую сторону! Я никого не искал, и никто мне не нужен.
— Не худо бы тебе штаны какие-нибудь завести нельзя же нагишом ходить, как дикий зверь. Ты своей голой задницей только движение наше срамишь и партию - никто ведь не знает, что ты исключен.
— А ты растрепли языком, вот и будут знать. Пожрать у тебя нет ли чего?
Меня ничуть не удивило, что я ему сам не догадался предложить: я не привык угощать. С каких-то незапамятных времен, а может быть, и отродясь мне не представилось возможности выручить чем-нибудь нуждающегося человека. Нет, куда там, я все только для себя добывал, выманивал всеми доступными способами, хватал что подвернется. Я вытащил из ранца остатки еды, которые там нашлись. И в своей протянутой руке ощутил непередаваемую радость даяния, сладостная прелесть которого, вероятно, послужила основой старинных поверий и обрядов, связанных с поднесением хлеба-соли. Бог ты мой, подумал я, вот и мне в кои-то веки выпало счастье помочь своему ближнему! Ей-же-ей, в этом есть что-то знаменательное!.. И уж если я способен на такое, разве существует что-нибудь невозможное для меня? Мои скитания и гайдутчина, окольные дорожки, заблуждения и ошибки — значит, это не пропало даром, как я думал. Значит, я несу в себе не только мои нынешние черты, но и наметки того, что могло бы послужить основанием для какого-то другого человека. Каждый, для кого делиться с ближним является обычным делом, должен быть благодарным судьбе, ибо, мне кажется, доставлять удовольствие по меньшей мере такое же счастье, как получать его.
- Подели, - сказал Якша.
- Бери все, я сыт.
- Сыт, - воскликнул он, пораженный этим столь непривычным для его слуха словом.
- Вот спустимся к реке, будем варить себе мамалыгу.
- А есть из чего?
- Да еще и с лихвой.
После, когда мы у реки собирали хворост для костра, мне показалось что Якша уже не смотрит на меня с такой злобной подозрительностью. Видимо, убедился, что я еще не самый бесполезный из всех потребляющих производителей на белом свете. Вот что, в сущности, значит голод. Голод и ожесточение идут рука об руку и одинаково многообразны и одинаково трудна поддаются излечению, покуда желудок не будет туго набит или по крайней мере обманут - вот почему народная медицина в неплодородных краях предписывает пить воду против приступов гнева. Якша развел костер на берегу, костер весело затрещал. Для того чтобы выбрать место для костра и сложить хворост по всем правилам искусства, а не просто свалить его кучей, надо обладать особым талантом. Сотни раз приходилось мне разводить костры в самых разных местах, но всегда получались они у меня грустными и потерянными на вид и все, бывало, жалобно пыхтели, пока совсем не гасли: зловеще гудел огонь, а тени тревожно плясали вокруг в явном сговоре с дурными предзнаменованиями, и, едва дождавшись, когда поспеет скорбный ужин, я спешил погасить свой костер и бежать от него без оглядки.
Якша молчал. Поразмыслив, я решил, что, может, так оно и лучше. О чем нам говорить? Еще наговоримся досыта, время будет, еще успеем за три дня друг другу надоесть. Спешить некуда, оставим разговоры на потом. Не бог весть какая доблесть в том упорстве, с каким мы сохраняли свои драгоценные шкуры с весны до самой осени. И если это единственное достижение - а других я что-то пока не вижу, - с которым мы подошли к концу лета, тогда уж лучше, может быть, его замять. А если не это, то что же остается: сетовать на то, что мы не попали туда, где наше место, - в бригады, в атаки, штурмующие заграждения из колючей проволоки, оправдываясь и возмущаясь тем, что нас тут бросили одних, бросили, как пасынков, предоставив погибать ни за грош? Но и об этом лучше промолчать, совсем не вспоминать. Перекатываясь через коряги и камни, завывала река, и плач ее оглашал округу, как голос плакальщицы в пустыне. О, сколь-ко на свете страданий и горя, несправедливости и пасынков, что уходят и снова приходят, и нет им конца!… И никогда не будет, нечего рассчитывать на это, потому что, если бы наступил конец, разве справедливо было бы это по отношению к тем, которые были и ушли или уходят?..