Старик наш в ужасе заверещал:
- Леко, Леко, не надо, не стреляй! Убьешь ведь меня, коней вспугнешь, меня кони раздавят в темноте, ай, ай, не надо!…
Молит, заклинает, визжит, точно струсивший пес на цепи, совсем меня оглушил. Их тоже, наверное; они приготовились и, заглушая стариковские крики, дружно открыли огонь. Стреляли они не в нас, а в воздух, видимо решив распугать коней и лелея тайную мечту заарканить потом себе какую-нибудь отбившуюся от табуна конягу. Я эасек то место в кустах, откуда вылетали, как молнии, пули, и разрядил в них свой кольт. Якша саданул туда же из своей ужичанки45 и на какое-то мгновение заставил их замолчать. Жеребец заржал и рванул вниз по склону, вдогонку за ним пустились и наши кони и поскакали, шаркая боками по плетням, образовавшим узкий коридор. Мне почудилось, будто старик тоже бежит за нами следом, отдувается, пыхтит, отстает. Его подгоняет завывающий собачий лай, гомон всполошившихся птиц, карканье ворон, крики. Ветка яблони хлестнула меня по глазам, и я зарылся в гриву лицом. Я обхватил коня за шею, он срывался вниз с откоса, мы были теперь больше, чем братья, - два боевых товарища, слитые в единое целое, в грозный черный топот, откровенно промчавшийся мимо садов и домишек с постыдной поспешностью тушивших в окнах огни.
Вот погас последний огонек, и теперь уже нельзя было различить, где кончалось село и начинались заросли ивняка. Мы быстро уносились вперед, но отдельные домишки, мельницы и брехливые псы все еще не хотели отстать и продолжали преследовать нас. Даже земля не дает промелькнуть нам бесследно и отбирает у нас отпечатки конских копыт, надеясь с их помощью рассказать о нас нашим потомкам и сохранить для бессмертия. И только Лим отрезал нас от шумного переполоха. Выйдя на берег, мы перевели дух, и Якша сказал:
- Видал, в какой компот мы влопались из-за тебя?
- Против чего, собственно, ты возражаешь?
- Против того, чтобы меня укокошили, приняв за конокрада. Не понимаю, к чему нам все эти штучки?
- Как это к чему! Я не позволю им тут разлагаться в тишине и покое. Уж раз везде война, пусть и здесь тоже хоть что-нибудь ее напоминает! Сроду еще такого не бывало, чтобы другие воевали, а здешние блаженствовали в мире, так с какой же это стати новые порядки заводить именно в то время, когда мы здесь?
- Это вопрос второй, но есть такие вещи, которые делать стыдно.
- Если стыдно, надо идти в монастырь.
Я и сам питаю слабость к подобным чувствам, во всяком случае питал, но теперь из принципа намерен отказаться от них. Случилось мне однажды застать некую пару на опушке леса - сплетясь в клубок, мужчина и женщина катались, приминая траву над тропой, и стонали. Остолбенев от неожиданности, я замер на мгновение, пытаясь понять, отчего это они так стонут. И вдруг меня осенило, что ведь это то самое и есть, о чем стыдно говорить. Те двое тогда нисколько не смутились - напротив, сердито глянули на меня. Краска стыда залила мне лицо, я опустил глаза и обратился в бегство и долго еще потом конфузливо обходил эту тропу, будто бы я, а не они творили здесь что-то постыдное. Потом я стыдился взрослых за их недоброжелательство и презрение, стыдился полицейских за их грубые окрики, стыдился шалопаев в штиблетах и задирающих нос девчонок, стыдился дам и богачей, обладавших всем тем, чего я был лишен, стыдился надутых представителей власти, воображавших, будто надменная мина более всего приличествует им, и так далее. Если и дальше будет продолжаться в таком духе, моя жизнь пройдет под флагом смущения, а мне это вовсе не улыбается. Пора изменить игру в мою пользу; и уж если кто-нибудь должен испытывать стыд, пусть это будет другая сторона, тем более что слишком долгое время она отличалась бесстыдством…
- Спешимся? - спросил Якша.
- Ни в коем случае! Двигай дальше!
- Это что же, опять через село?
- Через село не поедем, хватит с нас сел, но надо же нам проехать эти плавни и терновник, не то нам всю ночь напролет придется сбрасывать обувь и снова натягивать ее. Верхом все-таки легче.
Терновника здесь и правда больше, чем прошлым летом, он разрастается, поглощая пашни, а плавни я нарочно выдумал, надеясь хитростью удержать его на коне. Из Житняка, словно бледные отзвуки давно минувшего, до нас долетают тревожные голоса людей, предающихся поздними сожалениям о невозвратно упущенном. Я ощупал ранец за спиной - полный, тяжелый, ничего из него не выпало. Вытащил вслед за узлом копченое мясо, отсек ножом солидный ломоть и протянул его Якше.
Он удивился:
- Откуда это у тебя?
- Ешь да помалкивай! К чему тебе эти подробности?
- Ах, так это ты у них отобрал, - сообразил он.
45
Винтовка, сделанная на оружейном заводе в городе Ужице, который партизаны освободили в 1941 году.