Стоит им явиться сюда собирать початки или траву для свиней, и мы вынуждены будем обратиться в бегство, дабы в их памяти навек запечатлелись наши сверкающие пятки…
- Его дома нет, - высказал я свое предположение Якше.
- Почем ты знаешь?
- Он бы уже вышел, а не то кто-нибудь окликнул бы его.
- Не будь таким нетерпеливым - без труда не вытащишь и рыбки из пруда.
- Бывает, что и трудишься зря. Хуже всего, что мне курить охота.
- Им тоже охота, когда они нас в засаде караулят, да ведь терпят же.
- Ладно, до вечера потерплю, но не дольше.
Солнце высушило росу. Потянуло сладковатым ароматом кукурузного хлеба и цветущей тыквы. Разнообразные благоухания, перемежаясь, доносились из раскрытых сараев, свинарников и кадушек с перепревшими жмыхами ранних слив. Воздух загустел от вони и пыли, выбитой из одеял, развешанных сушиться по заборам и веревкам. Дышать стало трудно, время ползло невероятно медленно, к тому же меня разбирал кашель и щекотало в носу. Борясь со сном, я дремал, убаюканный журчанием разговоров, похрюкиванием и птичьим писком, и вдруг очнулся от взрыва внезапного хохота, я готов был поспорить, что это кто-то над нами смеялся. Видимо, они пронюхали про нас и теперь наблюдали исподтишка, кто через щель в бревнах, кто сквозь просветы в листьях, и потешались над добровольными пленниками кукурузной плантации, которые вздрагивали при каждом шорохе, прижимаясь к изрытой канавами комковатой земле. И речи их полны двусмысленных намеков, угроз и адских замыслов. Монотонно и зловеще жужжит, роясь, мошкара и крупные навозные мухи: вот они, тут сидят, ждут, пусть подождут - легче прийти, чем ноги унести…
- Наверно, и правда, его дома нет, - проговорил Якша.
- С чего это ты взял, - в отместку ему заартачился я.
- Он бы дома не усидел. Не тот это человек, который любит свой дом - это сразу видать. Наверное, где-нибудь в городе заночевал или в трактире, черт бы его подрал. Больше ждать не имеет смысла, и так уж скоро полдень.
- Уж не испугался ли ты?
- Чего мне бояться, к страху я давно притерпелся, да вот ноги и руки затекли, невозможно больше без движения сидеть.
- А ты их разотри, пройдет.
- Уж не намерен ли ты тут весь день торчать?
- Наоборот, намерен убраться, пока нас ребятишки не открыли.
И мы двинулись. Вернее, поползли по-пластунски длинными, извилистыми лабиринтами среди кукурузных стеблей. Винтовки не дают нам ходу, плечи и ранцы поминутно задевают длинные копья листьев, а не то и тыквенные плети, отчего из конца в конец кукурузного поля пробегает стремительная волна. Шорохи сливаются, сталкиваются, нагромождаются и, вздымаясь над полем, выдают нас с головой. Смолкло тихое журчание беседы, прервавшись на полуслове, люди перестали смеяться и теперь, подмигивая друг другу, указывали глазами на неспокойную борозду, отмечавшую наш путь. Они уже, конечно, обнаружили нас и теперь только ждали, когда мы сами выйдем под выстрелы. И нам совершенно невозможно избежать этого, поскольку мы не знаем, какое место они держат под прицелом. Мы и вообще не видим, куда идем, а все из-за мести, этого фольклорного ископаемого, да какого-то мерзкого Шицо, чья шкура не стоит ломаного гроша!…
Если бы я был один, я бы поднялся на ноги и задал стрекача, а там пусть себе на здоровье величают меня трусом. Но теперь я вынужден ждать, когда мне подаст пример Якша поскольку он предводитель. Якша примера не подает, и я ползу за ним; авось да и выползу.
Наконец мы выползли канавой к руслу пересохшего ручья, изборожденного рытвинами промоин. И с облегчением вздохнули, встали на ноги, дышим и учимся ходить. Нас встретила опушка леса. Редкие дубы, распахнув плащи, предлагали нам свое гостеприимство и защиту. Я опустился в холодке передохнуть, но Якша был неумолим:
- Только не здесь! Поднимайся! Мы должны выйти лесом к дороге.
- На сегодня я сыт по горло и дорогами, и дорожками.
- Да это совсем близко, рукой подать.
- Довольно с меня твоего предводительства, я желаю здесь закурить.
- Там и закуришь! И мне тоже курить охота, но пока мы тут будем раскуривать, Шицо как раз и прошмыгнет дорогой. Ему сейчас в аккурат пора домой возвращаться, если он вообще когда-нибудь возвращается домой, а нам с этим делом надо разделаться, не век же его тут караулить.