- Неужели тебе еще не осточертело бездельничать?
- Осточертело, все шарниры от безделья болят, но что поделаешь?
- Тогда ругайся или хоть рычи, как человек!
- Начинай ты первый.
Он привык, что начинаю я, поэтому и выдержки у него хватает на несколько минут больше. До сих пор он пристально разглядывал султан папоротника, теперь, переведя глаза направо, уставился на можжевёловый куст и покинутый муравейник.
- Чего мы, собственно, ждем? - допытывался я.
- Когда на нас что-нибудь с неба свалится.
- Уж не воображаешь ли ты, что при таком безделье можно вписать какую-нибудь светлую страницу в историю человечества?
- Но и так, как ты думаешь, ее тоже не впишешь.
- А почем ты знаешь, как я думаю?
- По голосу. И злобной ненависти, которая буквально душит тебя, и жажде прихлопнуть какого-нибудь негодяя, будто, прихлопнув еще одного негодяя, можно переделать мир.
- А сам-то ты знаешь, как его можно переделать?
- Знаю. Постепенно!
Все они уцепились за это слово - постепенно. Одному мне, дураку несчастному, все не терпится: быстрей, быстрей, подгоняю я, но, не довольный и этим, еще жалею о том, что невозможно исправить прошлое, воскресить мертвых и сделать их счастливыми. Да еще злюсь на всю эту бабью волынку и думаю: куда ж откладывать, когда и так уже потеряно столько времени даром?…
Вдруг откуда ни возьмись передо мной оказалась настоящая баба, ядреная и сильная; она опустилась на землю у куста и усмехнулась, когда я потянулся к ней рукой, и потом все посмеивалась, глядя, как я, заголив ей колени, полез выше. Но в это самое мгновение в долине грянул выстрел. Я открыл глаза, и тут же, словно в подтверждение первого, ухнул второй. Стреляли где-то в районе Ровного и Зендича; глухо пророкотав, выстрел без отзвука замер вдали. Якша встрепенулся и устремился взглядом в долину в несбыточной надежде рассмотреть, что там происходит. Напрасный труд - слишком велико было разделяющее нас расстояние и слишком мелки события человеческой жизни, включая и саму смерть, столь значительную в наших глазах. Тишина уже стерла ее, но теперь это была другая, не прежняя тишина, что-то сломалось в ней, и она тихо плакала, как, плачет девушка, горюя о своей потерянной невинности.
- Какой-то звук тупой! - замётил Якша.
- Когда угодит в мякоть, всегда такой.
- Думаешь, угодило в мякоту? А мне показалось, что в какую-то труху.
- Мякоть - она и есть будущая труха.
- Может быть, они лисицу подстрелили.
- Непохоже. Лиса не дура у дороги шататься да под пули себя подставлять.
- Ты, конечно, думаешь, что в человека.
- Давай поспорим на пяток патронов. Согласен?
- Нет, у меня слишком мало патронов, чтобы швыряться ими зря. Но если действительно кого-нибудь убили, это убийство могут нам приписать, а у нас нет свидетелей для доказательства обратного.
Плевать я хотел на свидетелей! Если бы они и были у меня, я бы все равно с ними возиться не стал. Я ни перед кем не собираюсь оправдываться, в том числе и перед нашими, ну их к черту! Всякая попытка оправдаться означает сдачу позиций и унизительное покаяние, а я не желаю на веки вечные запятнать позором паспорт свободы. Мой бюджет имеет прочную гарантию и активный баланс, но одной моей шкуры не хватит на то, чтобы расплатиться за все те шкуры, которые из-за этой самой шкуры гниют там внизу. В случае с Якшей дело вы глядит совсем не так просто - его история за путанна и сложна. За ним неотступно следуют непомерно раздутые им терзания на тему о том, что у какой-то безвестной стены вместо него изрешетили пулями его брата Заро. Бедняга, он не в состоянии этого забыть, он не в состоянии примириться с этим. И мысль о том, что за все совершенные им или его товарищами поступки придется расплачиваться его младшим братьям - несмышленым и беззащитным детям, - держит Якшу в постоянном страхе. Эта мысль угнетает его больше, чем исключение из партии, и, вероятно, именно она толкнула Якшу искать от нас спасения в одиночестве, из которого на короткое время я вырвал его. Но это время уже истекает, и Якша мечтает снова погрузиться в него.
- Ну вот, - промолвил он, - теперь все улеглось.
- Еще бы, не станут же они целый день палить.
- Может быть, еще ничего и не случилось.
- Конечно, по сравнению с тем, что предстоит.
- А может быть, они пристрелили бешеного пса.
- Из всех бешеных псов самый страшный человек - туда ему и дорога!
- Как ты можешь так говорить? А если это кого-нибудь из наших? … К тому же здесь все наши в широком смысле этого слова.
Правильно. В каком-то смысле все они наши: всех нас секут одни и те же дожди и обдирают одни и те же торговцы. Жаль, что при встречах с ними ни у кого из нас нет времени поразмыслить над этим: когда речь идет о том, кто первый выхватит оружие, тут некогда размышлять, тут надо беззаветно ненавидеть. Но даже если этот выстрел внизу оборвал жизнь кому-нибудь из наших, я все равно жалеть его не стану, потому что жалостью ему уж не поможешь. Если наш, зачем же он тогда у дороги слонялся, зачем же он тогда на двух стульях сидел? Не люблю я этих половинчатых, зарабатывающих себе заслуги перед будущим, сладко отсыпаясь в собственной кровати. Захотелось будущего, браток, изволь-ка вылезти на свежий воздух, изволь-ка потомиться, изнывая в засаде, принимая солнечные ванны, покамест не сойдешь с ума от страха, скуки и несносного ожидания…