- Кого? - недоверчиво отозвался Василь из своей щели.
- Якшу и Ладо.
- Вот это так молодец!
Я поспешил рассеять его сомнения:
- Эй там, Василь, не вздумай шарахнуть в меня из винтовки, не то тебя черт сейчас же в преисподнюю утащит!
- Из винтовки не буду, а стоило бы.
- Это почему же?
- За все твои тяжкие грехи.
- Грешные-то оказываются на поверку еще крепче святых, об них многие зубы ломали.
Через десяток шагов, которые мы прошлепали по гальке и лужам, перед нами за выступом скалы открылось широко раскинувшееся вокруг подземное поселение: черные стога сена, покосившиеся кровли, черные яблони, качающиеся под низкими закопченными облаками на неслышном ветру. Посреди поселения костер и человек - знаками и шепотом они плетут сети древнего заговора против ночи и природы. Они плетут его давно, начиная с пещерной эпохи, но до сей поры еще не решен вопрос, кто они такие: вероломные заговорщики или передовой отряд разведчиков, высланный природой для исследования новых путей.
Я подошел к Василю, подал руку, он притянул меня к себе, боднув в ознаменование поцелуя колючками усов и костей. Все тот же неисправимый Василь, каким я покинул его летом, - кожа да кости. Но под костями, где-то в области ребер, в нем бушует все то же пламя, гудит, рвется наружу, нетерпеливо прорываясь огненными языками и увлекая за собой его обладателя. На нем сменились одни штаны, да и те не блещут новизной. Рубаха составлена из старых заплат с теми же неизменными прорехами для вентиляции. Видно, он давно уже не мылся, вода и огонь несовместимы друг с другом, но этот ужасный запах исходит не столько от грязного тела, сколько от свежей раны.
Меня сменил Якша, и они с Василем принялись обниматься, чмокаться, похлопывая друг друга по плечам, как вдруг посреди всей этой процедуры Василь изумленно воскликнул:
- Якша, да никак это ты?
- Я, во всяком случае мне так кажется.
- Но тебя прямо-таки невозможно узнать, ты за это время здорово изменился. Когда я видел тебя в последний раз, ты был этаким ободранным бродягой, отшельником со своим персональным котелком и полным отсутствием каких бы то ни было интересов …
- Это я его так прифасонил, - похвастался я.
- А уж как ты сам себя прифасонил!..
По сути дела, это угроза, но я не ощущаю никакой потребности раньше времени кидаться в бой и предпочитаю ее не замечать.
- Что поделаешь, - вздохнул я. - Народ одевает…
- В офицерскую форму? Так я тебе и поверю.
Василь хмыкнул, ему прекрасно известно, откуда взялись у меня эти обновки. Я глянул на Неду - и она тоже, как мне кажется, усмехается, а глядя на нее, и Якша. Итак, эти трое уже успели объединиться против меня, а потом их будет гораздо больше. Катитесь вы все к дьяволу или в чертовой матери с вашим подлым большинством, завистью, заплатами и нищетой!.. К чему эти намеки? Спрашивайте меня напрямик, и я вам выложу все начистоту. Я скажу, что у меня наследственная склонность присваивать себе все, что приглянется. Ведь родятся же люди, наделенные природой ярко выраженными талантами скрипача, торговца или математика. А я вот прямо-таки не могу сдержаться и не стащить при нужде что плохо лежит или не выкрасть из чужого сундука - проклятые гены Неманичей или каких-нибудь других дворянских выродков, застрявшие где-то в моей крови, так и толкают меня воспользоваться чужим добром. Ведь, кажется, это так понятно! Привилегии потеряны бог весть когда, а гены и аппетиты остались прежними. Отпрыску такого рода не остается ничего другого, как сыграть ва-банк на ратном поприще в составе какого-нибудь войска и постараться восстановить былую славу своего имени. Если же я со всеми этими своими генами не подхожу для их компании, так пусть они тогда меня прогонят. Как-нибудь и без них обойдусь, как обходятся волки, как долгие годы обходился Сайко Доселич…
Якша нагнулся над раной. Его озабоченная физиономия меня ужасно злит и напоминает подхалимство.
- Ты чувствуешь, что она у тебя нагноилась?
- Я чувствую жуткую боль, и она никогда не проходит.
- Гм. А кость?
- Кость цела, я это точно знаю, я ушел от них по крайней мере на ружейный выстрел, пока рана была еще горячей. Если бы кость была перебита, я бы не мог двинуться с места. Согласен?
Это он спрашивает Якшу. С каких это пор Василь вообразил, что Якша разбирается в телесных повреждениях? Я, например, ни черта не смыслю в этом деле. Если не считать того, что умею наносить их другим и терпеливо сносить заработанные самим. И, может быть, именно это невежество меня больше всего и доводит до бешенства. И как только мы посмели очертя голову кинуться, как в омут, в эту войну, неподготовленные и беспомощные, как ягнята, как дети! Куда уж нам, таким-то, тягаться с этой его раной, которая, быть может, является не чем иным, как затаившейся, неторопливой и отвратительной смертью? Смотреть на эту дрянь и ждать от нее снисхождения и милостливого разрешения на благополучный исход …