Это они нарочно так торопятся, цежу я сквозь зубы, небось секретничают и скрывают что-то от меня. Узнаю повадки Ивана, уж я его изучил это его манера шушукаться с каждым по отдельности, с глазу на глаз. Какой, однако, все это вздор, мне достоверно известно, что у них нет от меня никаких тайн, но мне необходимо найти объяснение злобе, кипевшей во мне. Я опустился на землю, дальше идти не могу. Пусть бегут без меня, раз уж они задали этакий темп. Один листок на ветке повернулся и озабоченно зашептался со своим соседом обо мне. И птица какая-то заметила меня и сообщила своим подругам, что я тут. Вдруг поднялся невообразимый шум и гвалт. Надо двигаться, сказал я себе, в этой круговой поруке мне нет места. Но на опавшей листве не видно следов, и я не знаю, куда идти. Я свистнул пронзительно и укоризненно, потом еще раз. Наконец мне ответил Василь - они меня дожидаются. Я иду нога за ногу, часто отдыхаю - пусть подождут. Меня встретил Нико, он вернулся на поиски.
- Не годится здесь свистеть, - проговорил: он.
- Это ты о птицах, что ли, заботишься, боишься, как бы я их не потревожил?
- Здесь часто засады устраивают, поэтому я тебе так и говорю.
- Где же они, эти засады, что-то их не видать?
- Если бы мы их видели, так они бы не были засадами. Надо быть начеку.
Надоел он мне со своей бдительностью и со своим охрипшим голосом. Говорят, у людей в древности были такие же глухие голоса, может быть, и сам Нико - потомок вымершей народности, предчувствовавшей близкую катастрофу и постепенно угасавшей. Предки его бежали к нам, спасаясь от насильственного обращения в мусульманство; пришли они из Досела, потому и именуются Доселичами. Должно быть, Досел этот был не селом, а маленькой деревушкой или катуном, да и утргское поселение Доселичей больше похоже на катун. Давно уж пришли сюда Доселичи, а род их за это время не шибко увеличился; все у них девочки рождаются, а счастье с невестами в другие деревни уходит…
И вот тут-то только меня и осенило: ведь вот почему Джана так упорно не хотела взять себе Иву в снохи! Вовсе это не потому, что Ива - дочь Джемича, а потому, что Ивина мать из рода Доселичей. Джана не сказала об этом ни слова есть вещи, о которых не принято говорить, но конечно, она опасалась, как бы не зачастили у Ивы девочки, которыми некогда Ивина мать запрудила дом Пеки Джемича.
Нико - единственный Ивин дядя, брат ее матери, и я спросил, не навещал ли он свою племянницу. Нико кивнул головой: навещал.
- И это все, что ты мне можешь о них сказать? - спросил я.
- А что бы ты еще хотел услышать?
- Голодают они?
- Сейчас все голодают.
- Другие меня не волнуют, меня волнует она и ребенок.
- Ребенок не голодает, у него есть молоко.
- От одной-то коровы?
- У них две коровы, вторую оставил им Лука Остоин. И сыр у них есть.
- А Треус пристает к ним?
- Еще как пристает.
- Что это я из тебя каждое слово должен клещами вытаскивать, что ж он им сделал?
- Скотину свою на их поле выгнал, а в сад коз запустил, да мало ли что еще!
- Я его убью, - гаркнул я на весь лес.
- Не стоит стараться, он сейчас и так угомонился.
- Не верю я, что он угомонится, знаю я этого Треуса, он до тех пор не угомонится, пока я его пулей не прошью.
- Я уже пообещал ему то же самое, поэтому он и присмирел. Даже ужин мне вынес.
- Ты что же, в самом деле ему пригрозил?
- Вынужден был пригрозить - у этого типа только страх может совесть пробудить.
- Спасибо тебе за это!
- Pas de quoi! 10
Хорошо, что мне удалось поговорить с ним с глазу на глаз. По крайней мере Иван не узнает, что меня мучает. И я как-то сразу полюбил Нико, и его сиплый голос - пока он здесь, могу не беспокоиться за Иву. Должно быть, у Треуса коленки тряслись, когда он выносил Нико ужин; а после ему пришлось втянуть голову в плечи - с сыном Сайко Доселича, как и с огнем, шутки плохи. Пока я об этом размышлял, я чувствовал, как ко мне возвращаются силы, но стоило подумать о чем-нибудь другом, я снова слабел.