Некоторое время мы еще лелеяли надежду дождаться солнца и увидеть свет. Но мало-помалу надежда потускнела и погасла. День, видимо испугавшись чего-то, задержался в дороге или вовсе вернулся вспять, в ту пустоту, из которой пришел. Ночь застигла нас врасплох, как тот неодолимый сон, который валит на месте. Не нравится мне наш ночлег, не нравятся незнакомые дали и черные плавни с озерами, окутанными черными испарениями, густыми и тяжелыми. Снаружи сырость, внутри страх, и мы поминутно выглядываем из своего укрытия, с опаской обозревая черные лужи, из которых каждую секунду может высунуться морда или лапа водяного чудовища. Маловероятно, что это гигантское страшилище окажется в единственном числе, как это бывает в сказках, скорее всего тут целые тучи, целые полчища мелких гадов, которые бросятся на нас со всех сторон. Стоит только прислушаться получше, и слух отчетливо различит, как они лижут, скребут и чавкают, высасывают время ворсинками капель и секунд. Обгладывают ветки, хрустят листьями, растаскивая по волокнам, и один за другим размягчают камень, последний оплот земной твердыни.
И наконец все растворили. Не стало больше ни лесов, ни подсолнухов на огородах, не стало зеленой грусти нарциссов, глядящихся в воду, не стало цветов с их чашечками, круглые зеркальца которых вбирали в себя золотую солнечную манну. Перевернув свой лик, природа на попутном ветре исторгнутых из себя отбросов - пыли, дыма, мути и мглы - летела на всех парусах куда-то в обратном направлении, в пределы сна и смерти.
- А что, Якша, если бы ты сейчас был один? - спросил я.
- Зимой человек и с товарищами одинок.
- Но сейчас еще не зима.
- Это хуже всякой зимы.
Василь встрепенулся:
- Именно зима, самая настоящая зима. Хорошо бы развести костер. Вы как, не против?
- Можно, только не здесь, - сказал Якша. - Это укрытие еще не раз может выручить нас в непогоду.
- А где же?
- Я пойду присмотрю подходящее местечко.
- Смотри не заблудись!
Якша отыскал огромный старый можжевельник, задушенный лишаями, это привидение не грех и подпалить. Сначала огонь чадил на корнях, но вот робкий язычок пламени вспыхнул красной гусеницей и пополз по ветвям. Мы натащили валежника и пней, устроили из них скамейки - хочешь лежи на них, хочешь сиди. Перенесли Василя на носилках, предоставив ему по своему желанию выбрать место у костра. Он уселся, засмотревшись в огонь, прикурил от головешки и бросил самокрутку в огонь - не курится что-то ему. Затрещала маслянистая можжевеловая древесина, пропитанная смолой, - скоро начнет стрелять. Пламя рвануло ввысь и, стараясь добраться до нас, пронзало красными штыками и золотыми искрами плотное тело слезоточивого дыма. По сути дела, это отчаянная борьба за существование, но секунды его уж сочтены; пламя угаснет, как только огонь исчерпает запасы горючего, если только не нащупает спасительного выхода. И в поисках его оно металось вверх и вниз, тыкалось в стороны, проползая коварной огненной змейкой, стараясь по примеру наших преследователей взять нас хитростью и обманом.
- Теперь эта мразь может надолго затянуться, - проговорил Василь.
- Может, но не затянется, - утешает его Якша. - Через пару дней пройдет.
- Раздобыть бы где-нибудь коня …
- И что ты с ним станешь делать?
- Переправлюсь на нем через Лим, на ту сторону.
- На той стороне,, наверное, тумана нет, - подстрекательски поддакнул я. - А коня я могу тебе достать - в лугах полно коней.
- А потом он сам вернется, - сказал Якша.
- Куда?
- Обратно, к хозяину, чтобы они не думали, что мы его украли.
- Нет, не нужен мне конь, - передумал вдруг Василь.
Мы замолчали. Если ему не нужен, так мне и подавно - на свете нет такого коня, который переплыл бы нынче через Лим. А следовательно, нечего и воровать, и сбивать с пути истинного невинные души. И если они думают, что воровство доставляет мне какое-то удовольствие, так они ошибаются. Этот промысел пока что не стал ни моей страстью, ни второй натурой, в чем они могут теперь убедиться собственными глазами; мне же лучше греться у костра, прикуривая от уголька и вдыхая запах горящей можжевеловой древесины, чем плавать в мутной мгле, понапрасну рискуя головой. Я набрал девять белых и девять черных камушков и, начертив углем на пне три квадрата один в другом, соединенные поперечными перекладинами, пригласил Василя сыграть со мной в «кошки-мышки» - пещерную, а может быть, пастушескую прабабку шахмат. Иногда мне удается его обыграть, но от этого в мире не прибавляется света; иногда я нарочно поддаюсь ему, но и это ничего не меняет. Вдруг Якша ткнул себя пальцем в лоб: