- Какого еще черта, Ладо?
- Теперь я знаю, где мы, отсюда уже совсем недалеко.
- Докуда недалеко?
- До села. Оно под нами, а в этом кустарнике должна быть дорога. Дай-ка я ее тут пошарю!
- А может, мы на ней стоим? Похоже, что на ней. Тебе не кажется?
Сомнительно, но все же я нагнулся проверить руками - ощупал землю у себя под ногами. Точно - дорога, старая дорога, по которой так часто уходили в лес гайдуки и возвращались с мятежных сходок. Сама приластилась к нам, молчаливо предлагая свои услуги. Вот она нежно трется об ноги, желтая, мокрая, точно преданный пес, который долго рыскал по свету, тщетно разыскивая людей, и теперь прижимался к ним запавшими боками. Я погладил ее рукой, и мне захотелось поцеловать ее как родную - ведь ближе этой дороги, которая и после нашей смерти будет еще долго и стойко держаться, нет никого у нас в этих краях. Узкая, с незапамятных времен борется она с окружающей ее дикостью и запустением и указывает нам путь к заветной цели. Неровная и каменистая, плотно утрамбованная пятками и копытами, сообщившими ей особую выносливость, пробирается она сквозь непроницаемую стену темноты и угнетения. И мы идем по ней, утирая испарину, и едва сдерживаем себя, чтобы не запеть. Давно уже не было мне так хорошо, давно уже не было у меня такой твердой уверенности в правильности избранного пути.
Нерожденный день клонился к вечеру. Обычно в эти часы удлиняются тени, выдавая неслышную поступь тихой сапой крадущейся ночи. Приближение ее чувствуется и сейчас по тому холодному ветру, который сотрясает пелену тумана, прибивает его к земле, прочесывает гребнем лесные чащи. И вот уже два ветра, а не один, скрещивая копья, пошли гулять по лесу. Верхний пробил брешь в тумане, оголив оскаленные хребты знакомых и незнакомых гор. За первой брешью показались другие, открывая по частям неузнаваемо изменившийся пейзаж; одна вырвала клок леса с растрепанными поникшими пожелтевшими деревьями, на которых присягой верности лету виднелись кое-где зеленые листья. Деревья размахивали ветвями, царапаясь когтями, лезли к небу, отрясали с себя застрявшие клочья тумана. Мы остановились, пораженные зрелищем предсмертной борьбы гигантской каракатицы, которая расставалась с душой, распадаясь по кускам; вот так же когда-нибудь будет биться в агонии другое чудовище, чью смерть нам, может быть, не суждено пережить. От прежнего гиганта остались расчлененные щупальца и хвосты, отчаянно стремившиеся соединиться: от их содроганий, сказалось, волновались горы. Зелеными валами выплывали крутые склоны с ребрами недавних поносов, а за ними, озаренные невидимым солнцем, показались скалы, золотые и красные.