Иван что-то заметил вблизи, толкает меня локтем, кивая головой направо. Усмехается - значит, ничего опасного. Я обернулся: передо мной на корточках сидел заяц, уставившись на нас и протирая лапой глаза, чтобы получше разглядеть. Видно, не совсем уверен, кто мы такие, друзья или враги. Неопытный заяц, не знает еще жизни. Так бы и погладил его по голове - давно уж я никого не гладил, - да побоялся спугнуть. Лучше я на него так посмотрю: подрагивая чуткой мордочкой, зверек как бы спрашивает нас о чем-то и предлагает поближе познакомиться. Заяц явно поставлен в тупик: до сих пор все живое преследовало его, а эти не лают и не кидаются вслед. Кто же они такие?.. Василь тоже почувствовал, что рядом с нашим костром кто-то есть. Винтовка лежала у него на коленях, он повернул ее немного и нажал спуск. Тупо хлопнул выстрел, и звук его тихо замер вдали, только клочок серого пуха рассыпался в тумане.
- Зачем ты его спугнул? - упрекнул Василя Иван.
- А чего он тут вынюхивает, как шпион!
- Уж лучше б Ладо выстрелить дал, он бы попал.
- Да ну? У него было время, чего ж он тогда не стрелял?
- Уж очень ты на руку скор, можешь все дело испортить.
- Такой уж я от природы, так что все претензии к ней.
- Если бы только не ты, был бы у нас сейчас обед, а так его нет. И кроме того, надо смываться.
Надо, потому что этим выстрелом мы выдали себя, если только было кому выдавать. Вполне вероятно, и было - они буквально наводнили здешние леса «летучими десятками», в подражание нам снабдив их для устрашения невероятными названиями. Мы еще немного мешкаем - уж больно хорошо нам было под этой елкой у костра. Иван растаскивал головешки и тушил, тыча в землю. Угли шипели, не желая сдаваться и мстя нам едким дымом. В конце концов дым прогнал нас. Мы нащупали какую-то бровку, похожую на тропу, пошли. Видимость не везде одинакова: на полянах вроде бы занимался рассвет, в лесу царили сумерки. Идем долго - сколько полян, сколько дней минуло. И вдруг выныриваем на голый пятачок, который смахивает на тот, что возле Дьявольской кормушки. Мне кажется, Кормушка слева; Василь, напротив того, тянет вправо. И, словно в доказательство его правоты, передо мной вдруг возникает скала, однако вскоре я убеждаюсь в том, что и она не более как плод моей фантазии и тумана. И родника нет, воды нигде не слышно, тропинка круто забирает в гору - не то, совсем не то …
Теперь уж я и вовсе сбился с толку, но это мне не впервой. Кто свяжется с Иваном, тот быстро привыкает держать язык за зубами и не артачиться. С ним всегда куда-нибудь да выйдешь - или на дорогу, или к реке. Теперь вот к какой-то горе. Что это за гора - не знаю. Мне запомнился только невероятно длинный подъем. Лезешь, как по хребту, проткнувшему воздушную оболочку земли и вознесшемуся в бескрайний небесный простор. А ну-ка посмотрим, что там такое! Если этот хребет и впрямь торчит над землей, значит, там нет тумана. Вот это было бы здорово - влезть на макушку и растянуться под солнцем. Вроде как на балконе или на каланче, между небом и землей: лежишь и видишь, как туман гложет землю, перекроенную оккупациями, погонями, засадами и тому подобным. А ты себе лежишь в свое удовольствие да поплевываешь сверху на все, пусть они там внизу набивают цену за наши головы и рыскают за нами по лесам. Правда, голод останется при нас, но это не имеет значения - на солнце голод не так мучителен, как в тумане.
Но вот и этому подъему пришел конец, и нам открылась обыкновенная вершина, корявая и каменистая, и ничего больше. Василь не желает с этим смириться, но дальше лезть просто некуда. Я тоже ропщу, но Иван неумолим.
- Вниз, - говорит он Василю, - чего раздумывать?
- Меня ноги вниз не несут, - бурчит Василь. - Опротивело мне, все вниз да вниз.
- Ты, я вижу, представления не имеешь, где мы?
- Ни малейшего. Может быть, ты имеешь?
- Надо было раньше говорить.
- А что, разве от этого нам стало бы лучше? Не верю.
- Можно было бы подождать, пока туман рассеется.
- Осточертело мне ждать. Вечно приходится чего-то ждать. Не желаю я больше сидеть и ждать потому только, что не знаю, где мы. Немцы тоже не знают, однако не ждут. Да и кто что-нибудь знает под этими предательскими небесами?
Ну вот, отвел душу. Иван пожал плечами и зашагал. Пошел и я. Надо идти, даже если не знаешь куда. Все так идут, и никто не знает, и ни у кого нет времени подождать, пока что-нибудь выяснится. Ожидание подтачивает волю-и разъедает человека ржавчиной сомнения, оставляя от него один обглоданный скелет, который еще некоторое время белым пятном маячит в тумане.