- Только позора нахлебались, - проговорил Василь.
- Какого позора? - не понял Иван.
- Да с этой жратвой. Все равно она нам впрок не пошла.
- Конечно, если ее у нас отняли. Какой же позор? А то, что они клеветали на нас, так это у них была артподготовка перед боем. Не будь этих складов, они бы придумали что-нибудь другое. Просто ушам не верится, какие они про нас небылицы плетут - контрреволюция никогда не спит, но иногда притворяется спящей,
- У нас ведь и мулы были. Куда подевались все эти мулы?
- Не знаю. С голода передохли.
Это были одичавшие мулы, ничейные, пропащие мулы, которые разбрелись по горам. Одно время крестьяне охотились на них и сдирали с них кожу на обувь. Но вскоре убедились, что кожа эта не годится для обуви, и перестали их убивать. Мулам жилось привольно, покуда на пастбищах была трава, но вместе со снегом и для мулов настали черные деньки. И мулы стали спускаться к воде, скакали на трех ногах, ободранные, оголодавшие, их забирала полиция, словно каких-то дезертиров, и передавала итальянцам. Тут как-то и приходит ко мне Галё и говорит: «Сегодня утром прошел Стефан Савович, вел коня с гор, а на седле и попоне у него блестит сахар». - «Ты уверен, что это сахар?» - «Я на палец собрал и лизнул - точно, сахар». - «Ты думаешь, это с нашего склада?» - «Не мог он этого сделать: он нам помогал прятать его в надежное место». - «Если бы он вам не помогал, он бы не знал, где вы его спрятали». - «Тогда пойдем проверим, осталось ли там что-нибудь». - «Ты иди, а я не хочу в это дело встревать. Нет у меня никакого желания пачкать руки в этой истории, после их в Лиме добела не отмыть». - «А ты думаешь, мне хочется руки марать?» - «Я не пойду, а ты как знаешь…»
Вдруг Иван вскочил и схватил меня за руку.
- Чу, - шепнул он. - Я что-то слышу.
- Это тебе показалось, - успокоил его Василь. - Просто ты слышишь наши шаги.
. - Тут кто-то есть. Тсс!
- Тебе сегодня весь день что-то мерещится.
- Разуйся, Ладо, да посмотри!
Я повиновался. Пробираюсь от дерева к дереву. Насторожился; нет, Иван не ошибся. Кто-то действительно идет, только для нас он не представляет опасности: сквозь журчание потока до меня доносятся обрывки разговора. Что-то такое про сливы и свинью: видимо, это крестьяне, мирные домоседы, из тех, что водились у нас до войны, этакие старомодные крестьяне, которые не суются в чужие дела. Может быть, у них найдется что-нибудь съестное, и они дадут нам кусок хлеба, сжалившись над нашим голодным видом. Крестьянин склонен выручить отверженного, ибо сам он тоже своего рода отверженный, находящийся в постоянном конфликте с городскими властями. Вдруг я увидел ствол винтовки - один, за ним второй. Винтовки так и зарябили у меня в глазах, но, пересчитав их, я убедился, что их всего три. Три винтовки - это не так уж много, одна промахнется, вторая запоздает, третья может дать осечку. Винтовки у них за плечами, я успею дважды выстрелить, прежде чем они их скинут. На спине они тащат пузатые мешки, должно быть, грабили по деревням в окрестностях Колашина; надо их хотя бы припугнуть …
Василь заметил:
- Нечего пугать, надо отобрать у них добро.
- Налетай с ходу, - сказал я, - пусть знают, что награбленное добро отмечено проклятьем.
Иван Видрич перекрестился, показывая, что одна мысль о затеваемом разбое приводит его в ужас. Все это мне известно наперед, и я готов возненавидеть его за эту верность себе.
- Ну чего ты вылупился? - допытывается Василь. - Скажешь, мы тебе не дело говорим?
- Вот именно. Сейчас мы не имеем права затевать эту игру.
- А какую же имеем? Прятки?
- Лучше играть в прятки, чем превратиться в банду разбойников.
И только было мы настроились раз и навсегда разобраться в этом вопросе и сделать выбор между прятками и бандой, как вдруг в лесу над нами грохнули выстрелы, которые сопровождались криком. И не каких-нибудь три, а все триста: одни винтовки спрашивали, другие отвечали. Несколько мгновений мы пребываем в уверенности, что карательный отряд наскочил на одну из наших групп и погнался за ней, заранее торжествуя. Нам ужасно жалко этих бедных ребят, мы их ругаем за легкомыслие и не теряем надежды, что, может быть, кому-нибудь из них посчастливится вырваться живым из ловушки или по крайней мере отомстить за себя. Вскоре, однако, до нас начинает доходить истинный смысл всего происходящего: ведь это не то, что было весной, никаких других наших групп тут нет, а следовательно, речь идет о нас самих. Они засекли нас и теперь прощупывают, ждут, когда мы сами выдадим себя. Очевидно, кто-то из них заметил нас, когда мы пересекали поле, и точно рассчитал, где можно нас перехватить.