- Не говори при мне про пещеры, - перебил его Байо, - только не в пещерах.
- Это почему же, если дождь? - удивился Шако. - Есть отличные пещеры.
- Отличные пещеры им не хуже нашего известны. Они в них ловили и лис, и куниц, а уж нас и подавно поймают.
- Где же нам тогда быть?
- Прямо под деревьями. И не забудьте выставить сторожевое охранение - это правило надо соблюдать неукоснительно!
- А как же быть одиночкам?
- Одиночки должны объединиться по двое и по трое.
Иван вспомнил Якшу и предложил снять с него взыскание. Вспомнили, кстати, и еще кое-кого и договорились восстановить их в партии. Итак, пусть объединятся по двое, по трое просто под деревьями и мечтают о счастливых городах и крылатых кораблях человечества. Я это уже испробовал, знаю, как все это выглядит. Когда человек голоден, холоден и щелкает вшей на своей спаленной над костром рубашке, мечты увядают, дворцы исчезают, вечные двигатели ломаются, а лампы и солнце гаснут… Насколько лучше было прошлой осенью: красный лес, красное небо, и мы пишем грозные письма шпионам красными чернилами: «Нет такой щели, где бы не настигла вас волна нарастающего народного гнева». Но неожиданно все перевернулось, и теперь нет такой щели, где бы мы могли спокойно отсидеться. И если вдуматься хорошенько, так выходит, что Байо прав: безопаснее всего прямо под деревьями.
Однако Байо нами явно недоволен и остается в твердом убеждении, что мы представляем собой некую неслыханную и единственную на свете разновидность коммунистов, подверженных самым невероятным крайностям. Одни, потеряв волю к жизни, погрязли во вшах и неверии и, впав в сонливую апатию, не бреются, не умываются и так в полудремотном состоянии перейдут, видимо, в мир иной. Другие, напротив, проявляют чрезмерную активность. Например, стащив овцу, зарезав, съев ее, пишут владельцу в утешение благодарственное письмо. Или, ворвавшись в неприятельский дом, избивают хозяина за то, что он не дал им есть, а после самочинно угощаются, нисколько не смущаясь тем, что так поступать может только разбойничья банда. А вот еще один случай: на Таре эти чрезмерно активные лица убили одного унтер-офицера - типичного, по их выражению, пятоколонника - в отместку за старые грехи. И таким образом снова повторили старые ошибки, которые были в свое время осуждены …
Релич откашлялся:
- Из этого следует, если я правильно понял, что отныне мы не имеем права наказывать фашистов за те злодеяния, которые они совершили в прошлом, мы можем наказать их лишь за то, что они совершают. Так, что ли? Значит, сначала надо подождать, пока фашист меня убьет, а тогда уж и мне за него приниматься!
- Понял-то ты все правильно, только прикидываешься дурачком - не нравится тебе такая постановка вопроса.
- Вот именно, не нравится! А как же быть с отъявленными бандитами, которые прославились своим злодейством?
- Отъявленными или не отъявленными - это сейчас не имеет значения. Ты что, не понимаешь, что мы переживаем кризис?
- Значит, если Шицо попадается мне на мушку, я не должен уничтожить его?
- Ни Шицо, ни кого бы то ни было другого - исключение составляют те случаи, когда человек вынужден защищаться. Решение есть решение, его нельзя во все стороны повертывать.
- Тогда лучше всего спать, - промолвил Шако и закрыл глаза.
Я почувствовал, что меня тоже клонит в сон. Сквозь дремоту я слышу, как кипятится Байо и трещит суставами: надо… должно … авантюристы… анархизм необходимо наказывать…
Иван Видрич поддерживает Байо, но этот не беснуется, этот действует тихой сапой: лучше всего нам отсидеться до тех пор, пока мы не залижем свои раны и не восстановим старые, порванные связи… Дальше я не слушаю Ивана. Пусть говорят что угодно, у меня на этот счет свое особое мнение. Но спорить с ними я не собираюсь - все равно все будет так, как хочет Байо, хотя бы мне это и было не по вкусу. Я против всяких отсидок - ведь сидя притаившись и в самом деле трудно не впасть в спячку. Я за активные действия, ибо злодей не осознает себя злодеем, покуда не получит по шапке. Я бы давал им всем без разбору, ведь сейчас невозможно понять, кто хуже, а кто лучше - все они хуже. И Миклю, что бы не грабила впредь, по крайней мере коммунистов! Я бы уволок ее в укромное местечко да мокрой веревкой по заду! Что, больно, когда бьют? И Гальо - не трусь, брат, не трусь! И Треуса - не притесняй беззащитных! Да мало ли их, и для каждого я бы придумал особое наказание…
Увлекшись своими мечтами, я очнулся, когда беседа была закончена и, перед тем как разойтись, люди стали прощаться. Василь растолкал меня: