- Это еще ничего, - сказал Василь. - Я думал, что-нибудь похуже.
- Куда уж хуже, когда человека бросили одного.,
- Завтра мы с Ладо отправимся на поиски.
- И я с вами, все вместе пойдем.
- Ты бы лучше отдохнул. Или не находился еще?
- Находился и ужасно устал, но все равно я тоже с вами пойду. Хочу себя наказать, потому что я кругом виноват.
- Виноват, это факт, я это тебе еще тогда сказал.
- Сказал, когда было поздно, а после драки кулаками не машут.
- Все мы виноваты, а теперь надо спать.
По чести говоря, виноват я, потому что все происходящее тогда напоминало голосование, и в этом голосовании мой голос мог сыграть решающую роль. Я и собирался им воспользоваться, но почему-то передумал. Меня терзает раскаяние, но этим дела не поправишь, а поэтому бесполезно раскаиваться. И я заснул, но вскоре Василь разбудил меня - ночь коротка, рассвет уже близок, нечего разлеживаться. Еще до рассвета перейдя Пустырь, мы углубились в леса, покрывающие отроги гор. Мы размялись и заметно повеселели: ноги несли нас сами собой, а голова не рождала ни единой мысли.
Время мучительно ожиданием и тягостным сознанием того, что ждешь напрасно. Но теперь я сам отправился вырвать у будущего перемены и новости - дары, о которых мы мечтаем с таким вожделением. Нам надо за день прийти в катун «Тополь», где мы должны увидеться с Велько Плечовичем, может быть, он скажет нам что-нибудь хорошее. И может быть, мне суждено еще разок увидеть его родственницу Магу - у колодца, или на дороге, Или хоть издали. Странно, но мне почему-то не хочется, чтобы она меня совсем забыла, потому что забыть - похоронить наполовину.
Я зачерпнул в котелок воды из ручья, Василь тем временем развел костер под старым дубом. Мы поставили варить мамалыгу и стали смотреть в три пары глаз, как бы кто-нибудь не подкрался к нам незаметно. Смотрим и предаемся мечтам. Солнце припекает, а на ветке качается ранец с мукой. Вдруг что-то зашуршало в ветвях, и мы вздрогнули: безобразная старая мышь, привлеченная запахом муки, вскарабкавшись по стволу, перебралась по ветке прямо к ранцу. Схватив головешки, мы в ярости кинулись в атаку, намереваясь разом проучить ее и за то, что она мышь, и за то, что испугала нас, и за ее неловкие попытки от нас удрать. Головешки с переменным успехом достигают своей цели, но перед нами была невероятно выносливая тварь - обитательница каменистых пустырей: она пищала, дулась и оказывала нам посильное сопротивление. В конце концов она замертво свалилась с ветки, окровавленная, со скрюченными коготками.
- Вот так когда-нибудь четники и с тобой разделаются, - сказал Василь и глянул на меня.
- Разделаются, но для этого еще нужно застать меня врасплох, - вспыхнул я. - Между прочим, тебя они тоже не помилуют.
- А я и не жду от них помилования.
- Может быть, ты скажешь, что я этого жду? Когда ты это слышал или видел, чтобы я пощады просил?
- А я и не говорю, что слышал.
- Нет, ты хотел подчеркнуть, что между нами есть определенная разница, теперь отвечай, в чем она заключается!
- Да просто брякнул, что в голову взбрело.
- Ты больно часто брякаешь, но я не обязан это терпеть и не намерен терпеть!
- Довольно, что вы, дети, что ли! - прикрикнул на нас Иван.
Нет, мы не дети, мы черт его знает кто. Подчас мы хуже скорпионов. К счастью, эти вспышки мгновенно проходят. До чего же все это дойдет, если они будут чаще повторяться. Страшно и подумать. За ссорой мы позабыли посолить мамалыгу. А впрочем, ее и так мало, и мы проглотили мамалыгу какая есть. Лощиной, обходя перекликающихся друг с другом пастухов, мы спустились в долину и пересекли дорогу. В зарослях ивняка скинули с себя обувь и штаны, перед тем как перейти реку вброд. Лим не доходит нам до пояса и не представляет собой сколько-нибудь серьезного препятствия; парни из Устья запросто могли бы его перейти, им просто было лень. Выбравшись на противоположный берег, мы разглядываем горы, с которых только что спустились. И медленно идем дорогой: с того берега нас разглядывают вооруженные люди, видимо принимая нас за своих.