Краем глаза я покосился на Сало - уж не вздумал ли он незаметно достать свой тесак? И он тоже косится на меня, и я понимаю, что у него этого и в мыслях не было.
- Я же вам говорил, чтоб вы его отсюда увели.
- Верно, говорил.
- Я не виноват, что он …
- А кто говорит, что виноват?
- Я его учил, где прятаться, показывал надежные пещеры, про которые мало кто знает, хлеба ему давал да еще и к хлебу кой-чего, а ты сам прекрасно понимаешь, что такое хлеб в нынешний год…
- Понимаю.
- Мой дом для него всегда был открыт.
- И это мне известно.
Сало разжалобил сам себя, глаза его наполнились слезами. Выждав достаточное время, чтобы убедить меня в том, что это самые натуральные слезы, он их утер заскорузлыми лопатами своих лап. И замолчал. А это сущее спасение для меня. Теперь он ждет, что я ему отвечу: пусть подождет! И пусть благодарит Ивана и Байо, не то бы привязал его к дереву и вытряс из него всю правду. Далеко под нами, невидимая в теснине, едва слышно шумит река. Вода в глубине угольно чернеет. Она уходит, срываясь в бездну. И мне пора уходить. Но как мне уйти и не сорваться в бездну - ведь это очень трудно. Для начала хорошо бы подняться, но я забыл, как это делается. Мне кажется, на земле и в воздухе воцарилось хрупкое равновесие и первое же мое неосторожное движение может нечаянно нарушить его. И, боясь этой минуты, я всячески оттягиваю ее. В действительности это не что иное, как подавленный страх перед необозримым и необитаемым миром, в который я должен погрузиться один, обессиленный, угнетенный тяжестью двух ужасных известий.
- Пошли ко мне, - произнес Сало, - здесь недалеко, - и взял тесак.
- Зачем к тебе?
- У меня найдется что-нибудь поесть, а если нет, так я тебе сготовлю.
- Не хочу я есть, я и так сегодня сыт по горло.
- Сыт, это верно, сегодня ты по горло сыт своим горем, но подкрепиться все равно необходимо, иначе у тебя не будет силы справиться с этим. У меня есть отличная ракия, золотая, не хуже препеченицы 18. Я знаю, что тебе тяжело, мне тоже было тяжело… а ракия тебя подкрепит.
- И ракии не надо, в другой раз.
- Ты здесь решил остаться?
- Я должен быть здесь, потому что это он из-за меня остался тут и не вынес. Я хочу искупить свою вину перед ним.
- Я бы не советовал тебе задерживаться в наших краях.
- Может, еще и уйду.
Я встал. Взвалить на спину непосильный груз и, согнувшись, ощущать за плечами его тяжесть, было бы для меня сейчас великим счастьем. Но за плечами у меня не было никакого груза, а между тем каждая клетка моего существа несла на себе непомерное бремя. Подъем сейчас мне не по силам, идти вдоль склона совсем не удается, что-то так и тянет меня, толкает вниз, в долину, утыканную людскими поселениями, пересеченную Лимом и дорогой. А впрочем, какое мне дело до патрулей и прочей трусливой праздношатающейся публики! И я стал спускаться по откосу вниз вслед за убегающими тенями - во так еще куда ни шло! Однажды Нико Сайков тоже решил спуститься в долину, подумал я, а теперь уже он никогда спускаться не будет, это совершенно очевидно. Очередь теперь за мной, но я спущусь не так, как он. Совеем не так, я постараюсь быть во всем полной его противоположностью.
С обрыва виден Лим. Может быть, он и есть та притягательная сила, которая увлекает меня вниз вместе с ручьями и тенями? Ну что же, я перейду его вброд! Рано или поздно мне все равно придется это сделать. Так зачем же откладывать? Может быть, вода освежит меня, а счастье снова вернется ко мне на другом берегу?
На отмели у села Ровного река широко разлилась и сварливо бурчит, недовольная сама собой. Прислушиваясь в ожидании сумерек к ее неумолкаемому рокоту, я начинаю различать голоса притоков, поглощенных рекой. Лесные ручьи, привычные к тени, впадая в Лим, невнятно бормочут и жалуются, плачась на свою судьбу, и, вплетаясь в их скорбную песню печали, звонко лопочут горные речки, текущие по каменистому ложу, и кристально чистые голоса их алмазно искрятся солнцем и металлом. Они сохранили свою живую душу, зубастую, непокорную, и только ждут той минуты, когда им снова можно будет разбежаться в разные стороны: недаром Лим упорно разливается на рукава, протоки и старицы. Я влез в холодную воду, и враждующие души протоков мгновенно объединились против меня. В их голосах зазвучала тревога, поднимая исконное местное племя на недруга и чужака. Звонкие голоса кричали: «Держи его за ноги да тяни, тяни, наддай ему камнем, толкни посильнее в грудь, бей, не жалей!» Другие глухо шептали: «Подайте его сюда, подайте сюда, подтолкните его!» И, налетев и подхватив меня мощным напором, река поднимала ликующий шум, преждевременно празднуя победу. Но стоило мне выйти на берег, как потоки снова повздорили между собой и плачущими голосами обвиняли друг друга в том, что выпустили меня.