Дипломатией Национального правительства руководил князь Адам Чарторыский. Единственный шанс восстания он видел в получении Польшей помощи извне, причем не от далекой Франции, а от соседней Австрии. Несколько раз через доверенных агентов Чарторыский выступал с предложением польской короны для одного из габсбургских эрцгерцогов взамен за военную помощь против России. И эти расчеты также были иллюзорны. Венское правительство, разумеется, могло испытывать удовлетворение в связи с ноябрьским восстанием, поскольку оно сковывало Россию, с которой Австрия конкурировала на Балканах. Однако, с другой стороны, стремление Польши к независимости было по своей сути революционным движением, которое угрожало Габсбургской монархии. В Вене, может быть, и ничего не имели против того, чтобы восстание продолжалось, но, наверное, не желали его победы.
Свои дипломатические шаги Чарторыский предпринимал самостоятельно, стараясь особенно скрыть их от Лелевеля. Дело было не только в том, что он подозревал Лелевеля в ведении двойной игры, в антиправительственных заговорах. Он должен был отдавать себе отчет в том, что его дипломатические комбинации не получат поддержки у Лелевеля. Как и все поколение шляхетских революционеров, Лелевель трактовал польский вопрос идеально. Поляки восстали в защиту свободы, их войска заслоняли Европу от мести царя Николая, защищали свободу немцев, итальянцев, французов и бельгийцев. Лелевель добавлял также: свободу русских. Во время пребывания в Вильне Лелевель завязал много дружеских связей с русскими, главным образом в научных кругах, его охотно цитировали в декабристской среде, и он сам с симпатией относился к движению декабристов. В период ноябрьского восстания он всегда подчеркивал, что оба народа — польский и русский — равно заинтересованы в низвержении царизма. Лелевелю принадлежала также мысль размещения на аванпостах польских войск в пропагандистских целях флажков с надписью на польском и русском языках: «За нашу и вашу свободу!» Тогда этот призыв не получил отклика, но в последующие десятилетия его подхватывали все громче все более многочисленные круги не только польских, но и русских революционеров. В XX веке этот лозунг «За нашу и вашу свободу!» стал девизом освобожденных и побратавшихся народов — советского и польского. Именно теперь мы можем оценить все глубокое значение выдвинутого Лелевелем лозунга.
Восстание клонилось к упадку, намеренно удерживаемое в бездействии пораженцем-главнокомандующим. Паскевич, принявший после смерти Дибича командование царской армией, форсировал Вислу ниже Варшавы и угрожал ей теперь с запада. Потерпело поражение восстание в Литве, а посланные туда польские регулярные войска были вытеснены за прусскую границу. Чарторыский пришел к убеждению, что Польшу может спасти лишь выступление Австрии. Он составил отчаянную ноту к венскому правительству, заявляя в ней, что польский народ отдает себя под опеку императора Франца I, а если бы Национальное правительство подозревали в революционных тенденциях, то все его члены готовы уступить свое место лицам, пользующимся большим доверием венского двора.
Этот документ, составленный в кругу доверенных лиц Чарторыского, был согласован с деятелями сейма и подписан четырьмя членами правительства. 4 августа во время заседания правительства один из секретарей подсунул этот документ для подписи Лелевелю, как если бы речь шла об одной из многочисленных второстепенных бумажек. Прочитав, Лелевель с возмущением отбросил ноту. Ведь она была отрицанием всего смысла и целей революции. Не для того «бельведерчики» и подхорунжие бросили вызов северному царю, чтобы отдаваться в рабство другому императору, отдавать себя на произвол олицетворения реакции — канцлера Меттерниха. Вторично призванный подписать ноту Лелевель вскричал, что не подпишет ее. Чарторыский с возмущением бросился к нему, Лелевель также сорвался с места. Подавляемые в течение нескольких месяцев неприязнь и подозрения внезапно вырвались наружу: 60-летний князь и 45-летний профессор бросились друг на друга, сцепились, начали борьбу. Вот как сам Лелевель спустя почти тридцать лет описывал эту сцену: «Бросается ко мне Чарторыский, мы схватываемся разъяренные. Плихта и Кунатт (секретари) бегом из зала, три других виновника — коллеги еще ниже зарыли носы в лежащие перед ними бумаги, а мы, разозленные, — друг другу: «Что ты имеешь против меня?» Я ему свои претензии, к чему ведут такие действия, об ответственности. Хотя мы отпустили друг друга, но еще долгое время ощущали горечь сказанных слов». Два борца должны были ощутить нелепость ситуации. Они отпустили друг друга — заседание правительства было прервано.