Лежащий над Луарой, в Центральной Франции, Тур был большим городом. Лелевель встретил здесь большую группу соотечественников, установил также контакты с несколькими французами — коллекционерами средневековых монет, в городской библиотеке «копался как в своей собственной». Друзья сообщали ему парижские новости и присылали сведения из эмигрантских «лагерей». Новости из широкого мира были неблагоприятны. Начатые в марте 1833 года партизанские действия Заливского завершились трагически. Кацпер Дзевицкий, взятый в плен, покончил с собой; Артур Завиша и Михал Воллович погибли на виселице; сам Заливский со многими сотоварищами оказался в австрийской тюрьме. В это же время 300 эмигрантов из «лагеря» в Безансоне опрометчиво двинулись из Франции при известии, что в Германии вспыхнула революция. Но оказалось, что революционный взрыв во Франкфурте-на-Майне был подавлен в течение нескольких часов. Польский отряд не достиг Германии, а во Францию уже не мог вернуться. Он нашел убежище в Швейцарии, где его члены оказались без средств к существованию. Словом, революционные попытки, предпринятые под эгидой карбонарского движения, окончились компрометацией, а общественное мнение с очевидным преувеличением возлагало ответственность за это на Лелевеля. «Лелевель из надежного укрытия раздувает все это», — писал с неприязнью относившийся к нему консерватор Юлиан Урсын Немцевич.
Карбонарские выступления в Германии, Италии и Польше были связаны с республиканским движением во Франции; отсюда новые, более острые меры правительства Луи-Филиппа, в частности против польских эмигрантов. Большие «лагеря», насчитывающие по нескольку тысяч человек, распускались. Эмигрантов рассылали по провинциальным городкам группами по полтора десятка человек. Наиболее активных и подозреваемых в радикализме начали высылать за границу. Легко догадаться, что помнили и о Лелевеле.
15 июля 1833 года ему было приказано покинуть Францию. Префект заявил, что по его усмотрению выдаст ему паспорт в Бельгию или в Англию. Лелевель колебался и беспокоился. Примут ли его бельгийцы? Не выдадут ли они его правительствам держав — участников раздела? А англичане, не отправят ли они его, в свою очередь, в Америку? Он искал еще способа, чтобы остаться во Франции; просил отсрочить выезд ввиду плохого состояния здоровья, пробовал через парижских друзей хлопотать в Париже. Местные власти и наиболее авторитетные граждане Тура дали ему положительную рекомендацию, но министр заявил: «Ведь Лелевель… глава республиканской партии, он, очевидно, связан и с франкфуртскими, поскольку среди тех, кто отправился в Швейцарию, у него есть родственники». Единственное, чего удалось достичь, это продления пребывания в Туре недели на две.
Так дело дошло до путешествия Лелевеля из Тура в Брюссель, путешествия, которое в свое время получило европейскую известность. Железных дорог тогда еще не было; Лелевель выехал из Тура 2 августа дилижансом. Такой почтовый фургон, забирающий восемь пассажиров, везла четверка лошадей со скоростью до десяти километров в час. Дорога вела на север, минуя Париж. В одном из местечек мэр при отметке паспорта отнесся к Лелевелю невежливо, чуть ли не как к подозреваемому в преступлении. Изгнанник был обеспокоен и решил на какое-то время покинуть поле зрения властей. Кроме того, в дилижансе его продуло, и он полагал, что ему будет полезней свежий воздух. Поэтому в Эврё он сдал свою котомку в багаж, а сам пошел пешком.
В наши времена никого не удивляет, что даже пожилые люди различных профессий предпринимают пешие туристские походы. Но в прошлом столетии нравы были иные. Интеллигенту не полагалось мешаться с простым народом: он должен был ходить в сюртуке и цилиндре, путешествовать в экипаже, останавливаться в приличной гостинице. Тот, кто был интеллигентом, а путешествовал пешком, к тому же в блузе рабочего, того принимали за сумасшедшего или, что хуже, за политического агитатора, а может быть, даже за заговорщика. Поэтому прибытие Лелевеля в Руан вызвало визит в гостиницу комиссара полиции.
Возмущенный этим событием, Лелевель провел неспокойную ночь. Но наутро его ждал приятный сюрприз. Перед гостиницей собрались группы любопытных, которые при выходе устроили ему небольшую овацию. Хозяин гостиницы торжественно пригласил его к своему столу, а со средины дня двери номера Лелевеля не закрывались, а являвшиеся поодиночке или группами жители выражали путешественнику свое почтение. Полиция, сама того не желая, сделала изгнаннику рекламу. Тронутый таким приемом, Лелевель решил остаться в Руане на день больше; он только страшно рассердился, узнав, что в городе делают для него подписку. «Есть более нуждающиеся, а самые нуждающиеся в Швейцарии, пусть им пошлют, коли хотят», — ополчился он на барона Детервиля, который всовывал ему в руку деньги.