Однако, промахнувшись на расстояние ладони, Волчий Король потерял равновесие, рухнул наземь и перекатился на спину. В тот же миг небеса озарились ослепительной вспышкой, из клубящихся облаков вырвался разряд молнии. Лев отступил, тяжело дыша; перепачканный и вымокший, он напоминал не примарха, а дракокрысу с Фенриса.
Какую-то секунду Леман не думал ни о чем, кроме шанса на победу. Последним ударом он почти сбил с брата шлем. Теперь можно было вскочить на ноги, развить успех, прижать Эль’Джонсона к ограждению и избивать, пока он не падет на колени.
Все тело Русса пылало от мучительной боли, многие кости были раздроблены. Он потерял оружие, его доспех испещряли пробоины. Лев выглядел не лучше — его плащ свисал грязными лоскутами, сам примарх горбился.
Услышав чей-то хохот, донесшийся словно бы издалека, Леман не сразу понял, что смеется он сам. Грудь фенрисийца затряслась, веселье быстро охватывало Русса по мере того, как он осознавал всю нелепость положения. Они с братом начали поединок, как истинные короли-воины, грозные и величественные, а закончили, словно буяны из трущоб, израсходовав свой гнев и погубив пышное убранство.
— Над чем ты смеешься? — невнятно спросил Эль’Джонсон; шатаясь, он подошел к Леману со сжатыми кулаками.
Тот попробовал выпрямиться и, не прекращая хохотать, скривился от боли в треснувших ребрах.
— Зубы Хель, брат, — сплюнул он кровь через вокс-решетку, — что мы творим?
Лев встал над ним и покачнулся в струях ливня. Блеснула молния, осветив длинные склоны горы-цитадели, красные от пожаров.
— Ты сдаешься? — произнес Эль’Джонсон.
— Я… чего?
— Ты. Сдаешься. Мне?
После этого Русса уже ничто не могло удержать. Его смех превратился в могучий поток, не уступающий в напоре водопадам, которые сейчас сбегали по крепостным стенам. Он попытался ответить, выдавить какие-то слова, чтобы покончить с затянувшейся комедией, но не сумел.
Лев по-прежнему думал, что между ними происходит нечто вроде почетной дуэли. Они уже избили друг друга почти до потери сознания, разрушили в своем неистовстве половину дворца тирана, но Владыка Ангелов по-прежнему требовал сатисфакции.
Безумие.
Волчий Король бешено хохотал, запрокинув голову. Он забыл обо всем — охоте, Крестовом походе, хвори в душе его легиона, интригах внутри братства примархов, предназначении человечества — и затрясся в приступе неуправляемого, ребячливого веселья.
Поэтому не заметил удара, которым завершилась схватка.
Русс не напрягся перед ним, не вскинул руку для защиты. Он даже не видел, как Лев, хромая, подступил вплотную, занес окровавленный кулак и выбросил его вперед.
Леман с пробитым черепом распластался на залитом водой камне, неподвижный, как мертвецы в гробницах Калибана.
V
Леман Русс очень долго не мог пробудиться.
Сначала ему снился Дулан. Примарх вспомнил долгие поиски столичного мира, собрание воинов в пустоте и начало короткой, но ужасной битвы на багряной равнине. Затем — морду зверя, первого из чудовищ в броне легиона, увиденных Руссом, и то, как это зрелище преследовало его, и сводило с ума, и лишало самообладания. Потом — как ему бросили вызов, и началась схватка, и он потерял Пасть Кракена, и разбил шлем брата.
С тех пор прошло немало долгих лет, но события в памяти примарха остались такими же четкими и настоящими, как биение его сердец. С течением времени, впрочем, они начали казаться почти невозможными, сюрреалистичными. Образы с Дулана, разбросанные по фантастическому краю грез, больше напоминали Руссу приукрашенную сагу скальда, чем истинные воспоминания.
Возможно, все случилось иначе. Возможно, отряд Льва прибыл в крепость тирана на «Грозовых птицах», а телепортировался туда сам Леман. Возможно, его сопровождал не Огвай, а Гунн или еще кто-нибудь.
А был ли там Бьорн? Это случилось очень давно, так что вряд ли, но… Бьорн словно бы всегда находился рядом, с самого начала, просто ждал, пока не достигнет зрелости.
Вражда со Львом, смехотворная и бесцельная, стала итогом необязательного столкновения двух самолюбивых личностей. Ненависть Русса к тирану уже забылась, ведь с тех пор он лишил жизни тысячи врагов. Примарх убивал столь многих и так часто, что его жажда мести в конце концов ослабла и душегубство утратило остроту.
Похоже, Дулан все-таки стал испытанием. Вероятно, проверкой для Льва. Или самого Лемана. Или для них обоих. Прояснилось многое. Могут ли примархи сорваться? Станут ли они биться между собой? Как далеко способна завести их ярость? Кто из них сильнее?