На таких существ опирались надежды ордена. Корбулон поклялся, что однажды воплотит их в жизнь — любой ценой.
— Доказываю, — произнес Лемартес, тихо и неосознанно порыкивая на каждом выдохе. Он перевел взгляд за правое плечо жреца. — Там Кастигон.
Обернувшись, Корбулон увидел капитана и пошел открывать решетчатую дверь. Оказалось, что с Кастигоном пришел Альбин, тщательно сохранявший нейтральное выражение лица.
— Желаешь говорить с нами, брат-капитан? — поинтересовался верховный жрец.
— Я искренне уважаю тебя и твои священные обязанности, — произнес Кастигон, — но скажи мне, что ты делаешь с капелланом?
— Похоже, ты сомневаешься во мне.
— Просто задаю вопрос, ничего более.
Кастигон, верховный судия. Мефистон называл его «политиканом», и Корбулон понимал почему. Однако в сражениях капитан действовал с прямотой, от которой так часто уклонялся в речах…
— Жрец делает то, что необходимо, — вмешался Лемартес.
— Справедливый вопрос, — признал Корбулон. — Я стараюсь разобраться в состоянии капеллана Лемартеса. Возможно, здесь скрыт ключ к спасению нашего ордена.
— Мы обязаны исследовать любую возможность, — добавил капеллан с непреклонной решимостью в голосе. — Неважно, насколько маловероятную.
Фатализм в его тоне был таким же непоколебимым, что беспокоило Корбулона. Раньше он надеялся, что Лемартес найдет для себя какую-нибудь причину поверить в успех их экспериментов. Они ведь добивались результатов; по крайней мере, жрец убеждал себя в этом. В ином случае ордену предстоял один из великого множества мрачных финалов. Если Корбулон ошибся, решив, что достигнет чего-то с капелланом, значит, верны другие теории — такие, что сангвинарный жрец со всей истовостью души молился, чтобы они не подтвердились.
Корбулону придало уверенности то, что ему удалось выяснить на этот раз. Вселявшие надежду фрагменты информации попадались редко, но любой из них сиял ярче золота.
— У нас есть новая задача, исключительной важности, — сказал верховный жрец. — Капеллана Лемартеса посетило видение о будущей операции.
— Это не к добру, — заметил Кастигон.
«Именно так».
— Согласен. Но чем больше мы выясним, тем лучше подготовимся к тому, что ждет нас.
— К чему же?
— За событиями на Флегетоне стоит некая могучая сущность. Ее сила соответствует масштабам чумы.
— И еще кое-что, — произнес Лемартес. — Ее ярость связана с утратой.
— Как и наша, — тихо вымолвил Альбин.
— Да. Мы должны иметь в виду возможные последствия такого сходства, — сказал Корбулон.
Капеллан напрягся в фиксаторах, его лицо исказилось. На секунду Лемартес превратился в создание беспримесного неистовства, но приступ прошел, и воин снова взял рассудок под строгий контроль.
— Есть и разница, — проговорил он. — Порождения гнева на Флегетоне… неразумны.
— Ясно, — кивнул Кастигон. — Это наводит на размышления, но я еще не уверен, как именно поменять тактические схемы в зависимости от сказанного вами.
— Совершенно верно, — подтвердил верховный жрец. — Мы обязаны узнать больше.
Капитан поморщился.
«Ты что, думаешь, я наслаждаюсь пытками Лемартеса? — хотел спросить у него Корбулон. — Упиваюсь страданиями моего брата?»
Он смолчал. Нельзя, чтобы другие проведали о его сомнениях или колебаниях.
— Продолжай! — грозно рыкнул капеллан на всю камеру. — Продолжай! — скомандовал он вновь.
— Рыцари Баала благодарны тебе, — после паузы выговорил Кастигон. Похоже, собственная банальность вызвала у капитана отвращение, но больше ему нечего было сказать.
Развернувшись, он вышел из камеры.
Альбин не сразу последовал за ним.
— Желаю тебе силы и мудрости, — обратился он к Корбулону.
— Спасибо, брат.
Младший сангвинарный жрец видел, как тяжело даются эксперименты его повелителю. Корбулона терзали мысли о том, что все усилия могут оказаться тщетными и что он обращается с Лемартесом, словно с животным в лабораториуме.
Как только Альбин ушел вслед за Кастигоном, верховный жрец закрыл решетчатую дверь. Впрочем, никакого практического смысла в этом не имелось. Он не таил секретов, не запирал камеру на замок. И дверь нисколько не приглушала рев капеллана.
Корбулон повернулся к креслу.
Подопытный впился в него глазами:
— Продолжай.
В его шепоте звучали ярость и жертвенность.