Зазубренная чернота. Пульсирующий багрянец.
Само бытие исковеркано, обманчиво. Лишь моя цель имеет значение. Я точно знаю, кто должен умереть. Мои враги — враги Императора, предавшие Ангела и то, к чему он стремился. Все, кроме добычи, застлано черным и красным. То, чего я не вижу, не падет жертвой моей ярости.
В момент прыжка из «Кровавого шипа» тот мчался выше ближайшего «Громового ястреба». Пока я спускаюсь к противникам, они взмывают навстречу мне. Стреляю на лету из болт-пистолета в правой руке, сжимая левой Кровавый Крозиус. В изменчивом потоке времени эта реликвия служит мне надежнейшим якорем. Оружие вещественно — сто веков назад оно уже существовало, такое же реальное, как и сейчас. Когда булавой сражался первый верховный капеллан сынов Сангвиния, ее окутывало алое сияние. Теперь она светится для меня. Крозиус убивал в прошлом и убивает сейчас.
Один из предателей мчится наперерез, но я не меняю курс, и мы сталкиваемся в воздухе. Взмахиваю булавой с крылатым оголовьем. У крозиуса тупой край, а не наточенное лезвие косы, однако он разрубает врагу горжет и сносит голову. Тело уносится прочь, кувыркаясь на неуправляемом прыжковом ранце.
Я по-прежнему лечу прямо. Точно в открытый боковой люк «Громового ястреба».
Там стоят еще трое Кровавых Учеников.
Мир размывается. Эпохи перекрываются. Это не Кровавые Ученики, а Сыны Хоруса! Их кирасы украшены Оком — символом величайшей измены.
Обрушиваюсь на врагов в тот миг, когда они хотят выскочить наружу. Врезаюсь в кого-то из них с такой силой, что хаосит, отброшенный через весь пассажирский отсек, вываливается из люка напротив. Двое других реагируют с губительным для них опозданием на секунду. С размаху опускаю булаву на шлем отступника (Сына Хоруса… Кровавого Ученика… всех предателей… любого из них…) справа от себя. Силовое поле трещит и вспыхивает, пробивая керамит. Погружаю оголовье крозиуса в череп противника. У него подкашиваются ноги.
Сзади раздается скрежет зубьев. Пригибаюсь и разворачиваюсь. Над головой проносится цепной топор. Стреляю вверх, болт-снаряд дробит рукоять оружия. Изменник быстрым движением обрушивает на меня обломки топора, вкладывая в удар собственный вес. Я пошатываюсь, взбешенный дерзостью неприятеля. Выдернув булаву из головы убитого отступника, бью живого в грудь. Доспех спасает его, но толчок лишает равновесия. Снова и снова молочу врага Кровавым Крозиусом, раскалывая броню и кости. У меня краснеет в глазах, такой же краснотой вспыхивает оружие. Гнев внутри и гнев снаружи… Булава — воплощение сакральной ярости, осязаемый дух нашего ордена (легиона). Символ веры, всецело посвященный истреблению. Когда предатель блокирует один из выпадов, я несколько раз стреляю в упор по его пробитым латам.
Он падает замертво. Отворачиваюсь в ту же секунду, как в отсек забирается изменник, выброшенный мною из десантного корабля. Приземляется враг неуклюже — ему пришлось спешно останавливать падение и догонять «Громовой ястреб». Его успех тут же идет прахом: не позволяя отступнику выпрямиться, я наношу ему удары в основание шеи и по наплечнику, разбивая керамит. Он бьет меня болтером в боковину шлема. Звон в ушах…
Краснота……краснота……краснота……краскраскраскраснота…
Снова атакую предателя Кровавым Крозиусом. Мощь силового поля и моей ярости сливается воедино. Оголовье глубоко входит в броню противника. Надавив на булаву, заставляю хаосита согнуться и разрываю ему сухожилия правой руки. Врагу удается перехватить оружие левой и выстрелить. Чувствую, как болты врезаются в доспех. Но это не важно. Еще раз воздев крозиус, издаю боевой клич. Поминаю имена Императора и Сангвиния, проклинаю изменников и все их деяния.
Следующим ударом ломаю неприятелю хребет. Он еще жив, но обездвижен. Выпускаю болты в его прыжковый ранец, пока оттуда не начинает хлестать прометий. Топливо заливает пассажирский отсек, и я стреляю еще раз, чтобы поджечь его.
Прошагав сквозь пламя к кабине, распахиваю дверь. Пилот поворачивает голову. Снаряды моего болт-пистолета, пробив ему шлем, разносят ошметки предательского мозга по фонарю и приборной панели. «Громовой ястреб» клюет носом, сваливаясь в пике. Вытаскиваю труп из кресла, сажусь на место убитого и выравниваю машину. Я не летчик, но знаю достаточно, чтобы подчинить десантный корабль своей воле. Неистовство вдохновляет меня. Боль, рожденная падением Ангела, требует самого беспощадного воздаяния.
Развернув «Громового ястреба» к его спутнику по правому борту, я выпускаю все оставшиеся ракеты.