На пристани справился у стража:
— Фарин Фритьофсон ещё водит корабль?
— А то. Видишь вон тот когг с высокой кормой? Это его «Скегла». Как раз грузят.
Моряки катили по сходням бочки, заносили мешки и ящики. По палубе расхаживал стернман в треугольной шляпе, курил трубку и крыл моряков отборной бранью. Хёгни захихикал. Альвар вздохнул: верно, сын привезёт из похода много новых слов.
— Хэй, кормчий! Нужен юнгман?
Над бортом возникло бородатое лицо, овеянное клубами дыма:
— Да на корень еловый мне твой юнгман. Со своими раздолбаями губастыми сладу нет.
— А корабельная обезьянка?[41] — не сдавался Альвар.
— Погоди, дай гляну на твою обезьянку! Дорогу, крабья сиська!
Стернман сошёл на берег, стуча по сходне деревянной ногой. Правую руку заложил за ворот куртки. Длинные всклокоченные волосы и борода странного серого цвета вкупе с дымящейся трубкой в зубах превращали его в ходячий гейзер. Маленькие глаза смотрели с холодным прищуром, а длинный нос напоминал сосульку.
— Ты, почтеннейший, кто таков будешь? — осведомился бородач.
— Альвар сын Свалльвинда, — нехотя сказал этелинг.
Корабельщик подозрительно окинул взглядом его и Хёгни:
— Тот самый, не так ли? А это, надобно понимать, твой… сын? Умскиптинг?
У Хёгни дёрнулось лицо, но он смолчал. А кормчий продолжал:
— Да какой из него, ведьме в задницу, юнгман? Он же выше меня! Что мне с ним делать?
— Обучи меня морскому делу, — не выдержал Хёгни, — я быстро учусь и выполняю приказы!
Кормчий смерил его взглядом:
— Обезьянка умеет говорить, эка невидаль. А ну, видишь «воронье гнездо»? Лезь.
— Однако же!.. — начал было Альвар, но Хёгни только кивнул и побежал на корабль…
…и, видимо, немало удивил старого моряка, белкой взлетев по канату на место вперёдсмотрящего. Во всякому случае, тот так присвистнул, что на и мачте было слышно.
— Считай, ты принят, юнга, — кормчий протянул руку. Хёгни на миг оцепенел от испуга, ибо пожать пришлось не тёплую человечью ладонь, а здоровенную крабовую клешню, заменявшую стернману десницу. Юноша нахмурился, но почтительно произнёс:
— Меня зовут Хёгни Лемминг, сын Альвара. Рад поступить к вам на борт.
— А меня зовут Хеннинг Вихман, — представился моряк, — я из рода клабатеров, и потому весьма требователен к своим людям. И за неповиновение вот этой самой клешнёй отхвачу любому из этой своры яйца вместе с концом.
— Верно, поэтому у вас на борту нет женщин, — не растерялся Хёгни.
Вихман ободрительно хохотнул.
Скипера Фарина они нашли в корчме «Весёлый мертвец». Он делал вид, что набирает ватагу, а на самом деле приставал к хозяйке, сочной вдовушке Брюнхильд, и не то чтобы вовсе безуспешно. То был нестарый ещё рыжий дядька, весёлый и щеголеватый. Вихман доложил, что судно почти загрузили, трюм сухой, вёсла на месте, паруса и реи в порядке, так что, мол, хоть сейчас можно сниматься с якоря. Фарин кивнул, ущипнул Брюнхильд пониже спины и сказал:
— Будь так добра, принеси ещё бочонок светлого да две… нет, три чарки, да какой-нибудь снеди: сегодня славный денёк, ибо тут ныне у нас тут будут пить этелинги!
Брюнхильд проворчала:
— Ты платить-то собираешься, Фарин хёвдинг?
— А то как же! Вот вернусь по осени и заплачу, чтоб мне уголь грызть!
— А не вернёшься, тогда как?
— Ну тогда придётся тебе плакать, — лукаво улыбнулся Фарин. — Будешь плакать?
— И не подумаю. Разве что по своим деньгам.
— Вот так с ними, с крутогрудыми ладьями очага, — вздохнул скипер, провожая взглядом хозяйку, — берегись женщин, юноша! На круге гончарном деланы женщин сердца, и подлость у каждой в душе.
— Скверный запас сделаешь в путь, коль пива напьёшься, — заметил Хёгни.
— Какой ты умный, — буркнул Фарин. — Мозги из носа не лезут? Или это козявки?..
— Короче, дела такие, Альвар лейдсогеман, — говорил Фарин, пока остальные хлебали рыбный суп, — что я теперь хожу на корабле купеческого дома Фундина. Нам нет ходу в Сторборг. В Боргасфьорде вообще не очень обожают двергов и могут наскочить — а каков там народ, не мне тебе рассказывать. Потому ходим на острова и в Хлордвик. В Хлордвике самая торговля!
41
Упоминание