— Мне жаль, — только и сказал Альвар.
— Э, подбери сопли, стол заляпаешь! — засмеялся Фарин. — Оно к лучшему: хоть и дольше путь, но ходим налегке и навара больше.
— Что возите?
— Что придётся, — подмигнул скипер, — а приходится всякое. Вот повезём ваши цветные стёкла. Для витражей. Теперь все стали строить эти храмы Белого бога, «церкви», всем нужно цветное стекло — золотое дело!.. Чёрная сталь работы сварфов. Не такая крепкая, как они делают для себя, но для северных деревенских кузнецов — в самый раз. Чугун, свинец, всякие штуки…
— Какие штуки? — спросил Хёгни.
— Наливай да пей, — приказал Фарин.
Юнга пожал плечами и выпил. Не то чтобы он очень любил пиво, но раз уж такое дело…
Пару дней торчали в Гламмвикене. Фарин ждал южный ветер: не хотел идти на вёслах. Хёгни облазил всю пристань, перезнакомился со всеми стражниками, корчмарями и музыкантами. Даже чуть не подрался, но всё обошлось: молодых дуралеев разняли. А на рассвете третьего дня Хеннинг Вихман доложил скиперу, что — да, наконец-то, сурд-сурд-вест.
— По местам, ублюдки! — ревел Гьяллахорном сын Фритьофа, мигом преобразившийся из милого портового пьянчуги в хёвдинга ватаги мореходов, купцов и бойцов, истинных викингов, у которых морская соль — в крови. — Подтяни ванты! Ставь парус! Крепи «старуху»! Поднять якорь! Эй, лейдсогеман, дуй сюда, потом доблюёшь, — отчаливаем! Карту хоть не просрал? Эх ты, пить не умеешь — Сигмару больше не наливать! Так. Все в сборе? Хёгни юнгман на месте?..
— Ты уж проследи… — попросил Альвар.
— Ага, ещё слезу пусти! — захохотал Фарин. Альвар хотел врезать ему по морде, но вместо этого махнул сыну рукой:
— Удачливо странствуй, счастливо вернись, удачи тебе на пути!
Вихман что-то шепнул на ухо юнге. Тот удивлённо поднял брови. Вихман уверенно кивнул.
— Троллю в зад! — крикнул Хёгни в ответ.
Альвар пару мгновений хлопал глазами. Потом расхохотался.
Хёгни провёл в море два лета подряд. На север возили металлы — болванки, слитки, заготовки, в алмарских портах оставляли для особых покупателей «всякие штуки»: детали для хитрых механизмов, которыми во фьордах не пользовались, но чуть южнее платили по-королевски. Обратно везли сельдь, зерно, соль, прочую снедь, а также пеньку, сукно, меха, китовый ус, моржовый клык и крепкие кожи морских зверей. Всякое изведали в пути: и попутный ветер, и шторм, и штиль, и даже настоящий бой: «придурки из Аскефьорда», как обозвал их Вихман, думали легко поживится за счёт коротышек, но в итоге сами бежали на своей снеке, недосчитавшись пятерых. Отличился и Хёгни: стукнул одного веслом по лысой башке, отвлёк от кормчего, а потом подоспел Сигмар лейдсогеман с топором… В награду Хёгни получил хороший боевой нож, скрамасакс, который потерял кто-то из удиравших горе-викингов. Но больше поразился Хёгни, когда увидел, как сражается Хеннинг Вихман, одноногий клабатер с крабовой клешнёй. Даже будучи калекой, стернман оставался проворным и могучим бойцом.
Хёгни восхищался и завидовал.
Кормчий же наставлял юнгу в морском деле. Свой когг, свою «Скеглу» он знал и любил, как мало какой муж — свою супругу. Хёгни по слову Хеннинга подтягивал и отпускал ванты, вязал узлы, проверял канаты, конопатил борта и трюм, даже пару раз стоял за кормилом. Учил его Хеннинг и как предсказывать погоду по виду облаков, как измерять глубину лагастафом, как узнать направление по звёздам и полёту птиц. Втроём с Сигмаром они сидели за картами да приборами: разными мерилами, солярстейном, новомодной смотровой трубой, которую, правда, Хеннинг презрительно называл «курьим оком». Пришлось, конечно, и драить палубу, и сидеть до окоченения в краканесте.
— Гляди, малый, сам не закаркай, — шутил Фарин.
— Или яйца не снеси, — вторил Вихман, — они тебе ещё пригодятся!
И все ржали. А громче всех — сам Хёгни.
В алмарских портах юноше не особо понравилось: дымно, сыро и хмуро даже в погожие дни. Теснота и беднота, кругом грязь и вонь, копоть и свиное дерьмо. Хмурый народ: надвинутые шляпы, серые и тёмные одежды, взгляды исподлобья, даже дети какие-то угрюмые. Вместо улыбок — презрительно скривлённые губы. Вместо слов — разрубленные черви.
А надо всем — тени крестов и чугунный гул колоколен Белого бога.
И бритоголовые жрецы в одеждах старух. И страшное Слово Божие.
— Неуютно, пожалуй, тут живётся, — заметил Хёгни, когда «Скегла» отчалила.
— Мы просто неудачно зашли, — возразил Фарин. — Зимой здесь веселее.