— Тут всегда закрыто, кроме особых случаев, — пояснил жрец.
Пещерное пристанище Тунда, кстати, оказалось весьма уютным и тёплым: пол и стены отделаны сосновой доской, устланы шкурами и клетчатыми шерстяными завесами, убранство простое, но добротное — низенький стол, скамья, кресло-качалка, топчан в углу, два сундука, полки с книгами. Отапливалась ниша камином, у которого даже оказался дымоход. Видать, старые кости колдуна требовали сухости да обогрева.
Ужинали неизысканно, но сытно: овсянкой с овечьим салом[11] и ячменными лепёшками. Запивали скиром[12]: Тунд сказал, что от пива на ночь глядя пользы немного. Трапезничали в молчании: хозяин ничего не спрашивал, а гость первым заговорить не решался. Затем Тунд помешал жар в очаге, прикурил от кочерги трубку, такую же старую, как и он сам, и откинулся в кресле, прикрыв глаза.
— Как ты узнал, кто к тебе прибыл? — осмелился спросить Альвар. — Видел вещий сон?
— Может, и видел, — Тунд затянулся и выпустил колечко дыма, — а может, и нет. Не помню. Но вот мой скотник рассказал забавный случай. Сегодня один молодой барашек с золотым завитком на загривке пытался вскарабкаться на белую тёлочку Хельгу. Как ты думаешь, что бы это могло значить?
— Да ты что, старик, издеваешься надо мной?! — воскликнул Альвар — и тут же устыдился.
А Тунд вытащил трубку изо рта, наклонился вперёд и пристально поглядел на гостя. Глаза в глаза. Альвар не выдержал спокойного, холодного взора, опустил голову, чувствуя, как краска заливает лицо. Тунд глубоко затянулся и выпустил густую струю дыма прямо в нос высокородному юноше.
— Рассказывай, какое у тебя дело, сын конунга.
Старик молча выслушал сбивчивую речь Альвара, выколотил трубку и сказал так:
— Если по-хорошему, сын конунга, то мне следовало бы надавать тебе по жопе и наутро выставить отсюда. Потому что ты даже себе не представляешь, какой головной болью и скрежетом зубовным кончится эта история. Для всех вас. Да и не дело барану покрывать кобылу. Без обид. Но… — недобрая улыбка шевельнулась под густыми седыми усами, сверкнула в серых глазах, словно блик солнца на жертвенном ноже, — потешил меня твой рассказ. Думается мне, как бы ни повернулось дело, это меня позабавит и отвлечёт от моей обычной скуки. Давненько не доводилось браться за столь непростую работу.
— Так ты полагаешь, о мудрый старец, — с замиранием сердца спросил Альвар, — что есть надежда? Ты уже что-то придумал?
— Не такое трудное дело, чтобы баран покрыл кобылу, — засмеялся Тунд. — Трудно будет потом, но это уж не моя забота. Мне любопытно, родит ли овца жеребца. Теперь ложись вон там, на топчане, а я буду думать, как тебе помочь, ибо таково моё дело. Добрых снов, тенгильсон.
Когда Альвар проснулся, колдуна в комнате не было. Был завтрак на столе: тёртый пирог с ягодами и травяной чай в чайничке. Гость не стал дожидаться особого приглашения, подкрепился и побрёл умываться.
Во дворе Альвар столкнулся нос к носу с хозяином.
— Доброе утро, — вежливо сказал юноша.
— Ты хорошо ли знаешься на кузнечном ремесле? — спросил Тунд.
— Что… в каком смысле? — опешил Альвар.
— Ты глухой или не проснулся? — проворчал Тунд.
Проходящие мимо служанки захихикали. Альвар смутился было, потом гордо заявил:
— Каков был бы из меня потомок королей сольфов, когда бы я не умел обращаться с молотом, зубилом и клещами?
— Твой дед Хёгни не умел, — пожал плечами Тунд. Альвар возразил излишне резко:
— А мой прадед, Альвир Умелец, не просто так получил своё прозвище!
— Это мне тоже известно, — кивнул Тунд, — и не надо так орать, я старый, но не глухой. Умойся, потом подходи к кузнице, вон туда. Думается, я понял, как тебе помочь.
Кузня в Гримхёрге была роскошная. Молоты, молотки и молоточки всех видов и размеров, разные чеканы, пробойники, резцы, клещи, свёрла, иглы для зернения и чернения, напильники, литейные формы, шлифовальный песок, двухкамерный горн и даже — отдельно — плавильная печь. Парового молота, правда, не было, да и к чему бы. Пока юноша стоял и глазел по сторонам, разинув рот, годи взял станген[13] и принялся измерять его череп.