Тимофей Ильич вошёл быстрыми шагами, сдвинул шапку на затылок и крикнул, обращаясь к дочери и жене, голос его был слышен далеко по дому:
- Еся, Влада! Где вы? Едем! Завтра же и трогаемся. Не мог дождаться!
Еся сбежала с лестницы со смешным воплем и закружила вокруг отца, спрашивая: "когда, долго ль ждать, а меня возьмёшь". Была она как цапля длинноногая в своём коротковатом васильковом платье, четырнадцать лет, в глаза заглянешь - непонятно, о чём думает, будто она звёзды в небе рассматривала, а ты её оторвал.
Тимофей Ильич покружил, поставил дочь на ноги, а сам всё говорил, радостно вышагивая по большой комнате, залитой вечерним солнцем, по дорожкам полосатым самотканым:
- Поедешь со мной до бабушки с дедом. Зовут они тебя. Там будешь гостевать лето до осени, меня дожидаться. На обратном пути заберу. - Тут он обернулся к жене и неуверенно рассмеялся, будто пытаясь разогнать её и свои сомнения и страхи, сказал: - По всему должны вернуться до холодов. Зимовать там опасно. Путь наш лежит до самого Холодного моря, переправимся на остров. Едет с нами рисовальщик знатный Ваня Лихов, ему поручение от меня - ничего не упустить и нарисовать диковинного, древнего зверя и карту.
Еся села за стол, упёрлась по самый веснушчатый нос в кулачки и слушала, радостно следя глазами за отцом.
- Все торговые дела к этому сроку я уладил, со мной пойти вызвались охотники и следопыты, шесть человек собрал. Ваню вот на ярмарке нашёл, сидит гончара нашего Кузьму рисует. И ведь похож! Ну думаю, на ловца и зверь бежит. Мне рисовальщик в нашу артель нужен. Небывальщин много ходит про те места. Большая часть острова - скалы. Как рассказывают, сверкают они жилами яшмы, малахита и горного хрусталя. Звери огромные живут на острове, лохматые, с клыками с тебя ростом, Еся. Про тот остров мало кто знает. Загадочный он. Говорят, иногда его теряют. То ли он есть, то ли нет. Край неведомый.
- Как же можно потерять целый остров? - улыбнулась жена, с тревогой следившая за мужем.
Опять в путь, в прошлый раз его привезли на санях, в беспамятстве. Потом рассказывал, что у стоянки обнаружил след лося лохматого, пошёл по следу, и началась метель. Отыскали его через двое суток, еле выходили тогда. Но всё равно сорвётся и уедет. Как услышит что небывалое, не успокоится, пока не увидит.
- Поэтому и надо идти, все горазды сказки сказывать, а кто его знает, как на самом деле обернётся. Однорогого оленя я так и не нашёл, как охотники не распевали мне песни про него. Главное, в прошлом году, как сообщал Мирослав Ухин через человека своего, остров был виден, - рассмеялся Тимофей Ильич.
Он говорил, а сам приказы помощникам раздавал.
- Петьша, ступай с конюхами к купцу Седову, он выделяет нам десять своих рысаков. Обменялись мы с ним на шёлк, да в придачу лукошко чаю из Китая.
- Боброга, отправляйтесь в кладовые, собрано в дорогу муки, круп, солонины, рыбы вяленой, сухарей, лука и чесноку, да прочей снеди, в ларях от сырости и мороси уложено. Не повреди, торопыга!
- ...пороху и пищалей новых заберёшь у братьев Гусевых!
- ...попон да волосяных накомарников от швей!
Голос его до самой ночи раздавался то с крыльца, то сверху, из окна матушки. Еся слушала, свиснув с подоконника, да спохватывалась, что забыла что-нибудь положить. Её ларь, небольшой и узорчатый, стоял на полу распахнутым до утра.
Вышли на рассвете. Ехать было хорошо, лежать в повозке, под плетёным ивовым пологом, или трусить рысью на Белом вдоль ползущих в пыли телег. Отец, мелькавший впереди обоза на своём мохноногом красавце Быстром, посылал дочери то корзину земляники, купленной по дороге, то калач медовый, то кувшин молока. Дождей давно не было. Пыль висела над дорогой. Коршуны падали в траву и вновь поднимались высоко, унося добычу.
Иногда подъезжал Ванька маляр. Так называла его нянюшка, бабка Павла, ехавшая здесь же, в повозке с Есей. Ванька Лихов держался очень строго, кафтан его был вечно перепачкан красками и углем, а за спину перекинута походная сумка с рисунками, с кистями, лохматыми и тонкими, всякими. Еся каждый раз, как он подъезжал, просила рассказать про Северную страну, и Иван рассказывал про народ, живущий в снегах, и про сияние в небе, а то вдруг краснел и сбивался, когда Еся вдруг переспрашивала непонятное слово, и он встречался с ней глазами. Пришпоривал Звёздочку и улетал в поле.
- Ишь, полетел, важный какой, пыли-то поднял, - ворчала, улыбаясь, нянюшка.
- Он хороший рисовальщик, баб Паша, - говорила Еся. - Ты не видела. Там такая сова, а Звёздочка Ванина как живая воду из реки пьёт.
Баба Павла искоса смотрела на неё. "Девка ветер, а Ванька этот балагур, так и заливается соловьём..."
- Так ить, работа у него такая, - громко зевнула нянюшка, крестя рот, - не нарисует, хозяин разгневается. Вот и малюет. Старательный, это да-а.
Еся замолчала, засопела. И стала выбираться из повозки, перемахнула ногу через трусящего рядом на привязи своего Белого. На ходу отвязала его. Пришпорила, привстала в стременах и понеслась вдоль обоза, свернула в полёгшую траву.
- Евсея-я! Вернись, вернись, кому говорю! - кричала ей вслед баба Паша.
Еся летела по полю, по дорожке в поваленной траве, увидела, что Звёздочка пасётся в одиночестве, а поле дальше колышется разнотравьем до самого горизонта. Спешилась, пошла, отпустив Белого. В конце проложенной лихо просеки увидела торчавшие из травы сапоги Ванькины. Вытянула шею.