Однажды Лена играла на сцене монашку. Нельзя сказать, что роль была большая.
Включила радио. Поет польская эстрадная певичка. Как же это назвать — одинокий путь монахини через поле? Монашеский путь? И почему образ монашеского пути вызывает в памяти другой образ, давно уже ей знакомый? Странная суть любого события состоит в том, что оно могло бы произойти и по-иному. Однажды в Айфеле она погладила ручную курицу у чужих людей. Почему из-за монахини ей опять увиделась эта курица? Почему Польша напоминает ей Айфель? В Польшу она поехала из-за футбольного матча, с тех пор не прошло и недели. Футбол ее, разумеется, не интересует, но зато интересуют отдельные молодые люди, которые играют в футбол и при этом пахнут материнским ополаскивателем для белья. Местной газете в С. она предложила репортаж о товарищеском матче немецкой юношеской команды с польской командой юниоров.
«Так ты же актриса», — удивился Штефан, спортивный редактор. Они давно знали друг друга. Людвига Штефан тоже знал. Волос у него на голове почти не осталось, зато на затылке висела жидкая косичка, тонкая, как крысиный хвост, и замотанная красной резинкой. Он ездил на машине «карман-гиа». Раньше играл на классической гитаре. Заявку на возмещение дорожных расходов положил на письменный стол. Чтобы покрыть расходы, репортаж следовало напечатать и за пределами региона. Кроме того, Лена обязалась привезти фотографии.
— У тебя есть фотоаппарат?
— Да, — и она поставила подпись.
— Магдалена Крингс, — зачитал он. — Все еще Крингс?
— Да.
Окна редакции выходили во двор. Дождь капал в раскрытый бак для бумажных отходов. С неба в С. лило почти постоянно. Когда случалось что-нибудь необычное, местные жители говорили: «Что ж удивительного, под дождем-то».
«На машине поедешь?» — спросил Штефан, она подтвердила: «Конечно», и он полюбопытствовал, какая у нее машина. Глубоко вдохнув, Лена произнесла: «вольво» — так, как сообщают: «мальчик».
— Ладно, тогда впиши сюда километры, — черкнул шариковой ручкой крестик в нужной графе и передал привет Людвигу, а она только в дверях спросила, с чего бы это.
— Я видел вас вместе, — пояснил он, и она прислонилась к косяку, пытаясь расслабиться. — Людвиг тоже поедет?
— Да нет, с чего бы?
— Я много раз видел вас вместе, — настаивал Штефан.
В среду она двинулась на своем «вольво» за автобусом команды. Рано утром. Очень рано утром. Руки и ноги мерзли, а еды она взяла мало, чтобы сохранять бодрость. Без чего-то шесть въехав из-под Моста самоубийц в Бломбахскую долину у Эльберфельда, она почувствовала, что в ее жизни наступил поздний вечер. Но педалью газа ей всегда удавалось побеждать перепады настроения. Быстрая езда — вот что не раз спасало ее. За рулем она преодолевала и не такие состояния, как нынче. На каком-то шоссе обогнала автобус со спортсменами. Мальчики махали ей, будто девочки на школьной экскурсии, только лица у них казались более заспанными, чем девочки бы себе позволили. Один поднял картонку, ясно и грубо оповещая мир о том, что ему нужна женщина. Скорость держала под восемьдесят. Луга и поля, реже — лиственный лесок. Над миром по щиколотку стелился туман.
На подъезде к Чехии впервые остановилась, ступила ногами на твердую землю, обнаружила новую царапину на левой дверце, выпила стоя кофе и на маленькой почте, которая была не почтой, а всего лишь окошком возле колбасного прилавка в магазине, сняла деньги со счета. Закупила провизию. Две краковских колбаски, два пакетика горчицы, не очень острой. Проезжая через границу, мимо двух девочек, помахавших ей белыми гибкими ручками, мимо садовых домиков с тюлевыми занавесочками, цветами в горшках и светящейся табличкой «Non Stop Extase», укрепленной между водосточными желобами, она чувствовала себя одинокой. Но такое одиночество замечают не сразу.
А теперь? По радио польская певичка заливается третьим по счету шлягером. День, когда Лена на всю оставшуюся жизнь запомнила имя польской певички, — этот день имеет дату. Иоанна Шудец, 28 мая. Долго стояла вчера Лена в гостиничном коридоре у своего номера. Уставилась в окно, на пустую улицу перед гостиницей. Дверь в номер за ее спиной приоткрыта, горит только лампа на ночном столике. Распахнула окно. Внизу, на улице, не было ничего особенного. Только появлялся время от времени человек в темном костюме, заворачивал за угол и курил. И время от времени ко входу подъезжало такси, и тут же раздавался женский голос из диспетчерской. И еще была луна, тяжело и низко повисшая над домом напротив. Там, где дверь в коридор была открыта. Коридор — это нежилая комната между комнатами. Она всегда боялась коридоров.