Я вышел из кабинета, чувствуя себя полностью разбитым, злым и несчастным — очень несчастным. Не потому, что мой отец оказался чертовым монстром, а потому, что я был не в состоянии помочь маме.
Она нуждалась в отдыхе, а я понятия не имел, как облегчить ей жизнь.
Сидя в машине возле офиса, я крепко сжал руль и сделал несколько глубоких вдохов. Сердце бешено колотилось, и я пытался остановить нарастающую панику, в то время как слова отца снова и снова всплывали в моей памяти.
Я не удивлюсь, если в один день ты тоже окажешься под землей.
— Я не такой, я не такой, я не такой, — повторял я сквозь почти сомкнутые губы.
Я не был слабым ребенком, каким меня считал мой отец. Я не был моим дядей. Я был измучен, но не сломлен.
Держась за руль, я всеми силами пытался вырваться из темноты. Мне удалось выровнять дыхание и вернуть пульс к нормальному ритму. Всего несколько месяцев назад не получилось бы. Разговор с отцом вырвал бы меня из жизни на несколько часов.
Сейчас это отняло у меня минуты.
— Он действительно это сказал? — спросила Шей, сидя на моей гостиничной кровати.
Она пришла ко мне сразу после школы, и я заказал нам пиццу.
— Ага. Он сказал, что я закончу так же, как Ланс, — в могиле, потому что я слабый.
— Что за чудовище, — вздохнула она, покачав головой. — Не понимаю, как отец может сказать что-то настолько жестокое своему собственному ребенку.
— Он называет это «жесткой любовью».
— Я бы назвала это откровенной ненавистью. Надеюсь, ты в это не веришь, Лэндон. Надеюсь, ты знаешь, что все его слова — ложь. Ты один из самых сильных людей, которых я знаю. Твоя уязвимость — это то, что делает тебя сильным, и мне жаль, что твой отец все это наговорил.
— Я просто злюсь, что не могу помочь маме, вот и все.
Шей начала промокать пиццу салфеткой.
Я приподнял бровь:
— Что ты делаешь?
— Вытираю масло. Говорят, что это может сэкономить до пятидесяти калорий на каждый ломтик.
— Звучит как полный бред.
Она пожала плечами:
— Не знаю, но я сделаю все возможное, чтобы сэкономить несколько калорий.
— С каких это пор тебя волнует подсчет калорий?
— Хм, с тех пор, как из-за стресса я набрала десять фунтов. Я не могу пойти в колледж в таком виде, потому что первокурсницы будут тыкать в меня пальцем, так что с некоторых пор я на диете.
Я уставился на нее как на сумасшедшую, потому что ее слова звучали безумно.
— Тебе не нужно сидеть на диете, Шей.
— Нужно.
— Получается, от конфет ты тоже отказалась?
Она толкнула меня в плечо:
— Не говори глупости.
Улыбнувшись, я поставил коробку с пиццей на стол. Затем потянулся к Шей и усадил ее к себе на колени.
— Я люблю каждый твой дюйм и каждый твой изгиб.
Ее губы изогнулись в чертовски милой улыбке:
— Даже если моя задница превратится в умпа-лумпу?
— Черт возьми, да. Я не знаю, в курсе ли ты, но я считаю себя настоящим ценителем задниц. Я бы с радостью зарылся лицом в твою умпа-лумпу до самой шоколадной фабрики.
— Фу, — она поморщилась и хихикнула, ерзая бедрами на моих коленях. — Звучит как отсылка к какашкам.
— Ради тебя я бы отправился в шоколадный лес, — пошутил я.
— Лэндон!
— Чтобы попробовать твои «Тутси Роллс».
— Боже мой. После переезда в Калифорнию ты стал странным.
— Я всегда был странным. Ничего нового.
Она поморщила нос и кивнула:
— Это правда. Ты съел туалетную бумагу из задницы другой девушки.
— Там не было бумаги! — Я сурово наставил на нее указательный палец: — Эй, а помнишь тот день, когда ты погладила мою голову вместо… головки?
Я ухмыльнулся, вспомнив ее первую попытку подрочить руками. Боже, я так полюбил эту девушку. Полюбил ее невинность, ее смех, ее неудачи, ее любовь.
— Замолчи. Чтобы ты знал, я работаю над своей техникой. Я тренировалась.
Мои брови взлетели вверх:
— С кем это?
— О, ну, знаешь. С Рэнди, Джейсоном, Джоном, Генри… Уолтером, Ником. В общем, с любым парнем, который встречался на моем пути, — сообщила она.
Я положил руку ей на поясницу и притянул ближе к себе, прижав ее к своей груди.
— Пытаешься заставить меня ревновать, Цыпа?
— А что? У меня получилось? — спросила она, закусив нижнюю губу.
— Может быть — совсем немного.
Она улыбнулась и наклонилась ближе, прижавшись к моим губам.
— Ты, только ты, — прошептала она, прежде чем меня поцеловать.
Ее руки опустились мне на грудь, и я надеялся, что она знает — мое сердце бьется только для нее.