Где-то к полутора годам Леня, неожиданно для Ложкина, начал охладевать к естественным наукам и принялся поглощать литературу на морально-этические темы. Его детское воображение поразил Фрейд. - Что с тобой творится? - допытывался Ложкин. - Ты забываешь о своем предназначении, - стать новым Леонардо и обогатить человечество великими открытиями. Ты забыл, что ты - гомо футурис, человек будущего? - Допускаю такую возможность, - печально согласился ребенок. - Но должен сказать, что я стою перед неразрешимой дилеммой. Помимо долга перед человечеством, у меня долг перед родителями. Я не хочу пугать их тем, что я - моральный урод. Их инстинкт самосохранения протестует против моей исключительности. Они хотят, чтобы все было как положено или немного лучше. Они хотели бы гордиться мною, но только в тех рамках, в которых это понятно их друзьям. И я, жалея их, вынужден таиться. С каждым днем все более. - Поговорим с ними в открытую. Еще раз. - Ничего не выйдет.
Когда на следующий день Ложкин пришел к Щеглам, держа под мышкой с трудом добытый томик Спинозы, он увидел, что мальчик сидит за столом рядом с отцом и учится читать по складам. - Ма-ма, Ма-ша, ка-шу... - покорно повторяет он. - Какие успехи! - торжествовал Борис. - В два года начинает читать! Мне никто на работе не поверит! И тут Ложкин не выдержал. - Это не так! - воскликнул он. - Ваш ребенок тратит половину своей творческой энергии на то, чтобы показаться вам таким, каким вы хотели бы его увидеть. Он постепенно превращается из универсального гения в гения лицемерия. - Дедушка, не надо! - в голосе Ленечки булькали слезы. - Чтобы угодить вам, он забросил научную работу. - Издеваешься, дядя Коля? - спросил Щегол. - Неужели вы не замечаете, что дома лежат книги, в которых вы, Боря, не понимаете ни слова? Я напишу в Академию наук! - Ах, напишешь? - Борис поднялся со стула. - Писать вы все умеете. А как позаботиться о ребенке - вас не дозовешься. Так вот, обойдемся мы без советчиков. Не дам тебе калечить ребенка! - Он вундеркинд! Ложкин схватился за сердце, и тогда Борис понял, что наговорил лишнего, и сказал: - И вообще не вмешивайтесь в нашу семейную жизнь. Леонардик обыкновенный ребенок, и я этим горжусь. - Не вмешивайся, деда, - сказал Ленечка. - Ничего хорошего из этого не выйдет. Мы бессильны преодолеть инерцию родительских стереотипов. - Но ведь вас тоже ждет слава, - прибегнул к последнему аргументу Ложкин. - Как родителей гения. Ну представьте, что вы родили чемпиона мира но фигурному катанию... - Это другое дело, - сказал Борис. - Это всем ясно. Это бывает. И тогда Ложкин догадался, что Щегол давно обо всем подозревает, но отметает подозрения. - Мы сегодня выучили пять букв алфавита, - вмешался в беседу Ленечка. - И у папы хорошее настроение. С точки зрения морали, мне это важнее, чем все возможные открытия в области прикладной химии или свободного полета. - Боря, неужели вы не слышите, как он говорит? - спросил Ложкин. - Ну откуда младенцу знать о прикладной химии? - От вас набрался, - отрезал Боря. - И забудет. - Забуду, папочка, - пообещал Леонардик.
С тех пор прошло три года. Скоро Леонардик пойдет в школу. Он научился сносно читать и пишет почти без ошибок. Ложкин к Щеглам не ходит. Один раз он встретил Ленечку на улице, ринулся было к нему, но мальчик остановил его движением руки. - Не надо, дедушка, - сказал он. - Подождем до института. - Ты в это веришь? Ленечка пожал плечами. Сзади, в десяти шагах, шла Клара, катила коляску, в которой лежала девочка месяцев трех от роду и тихо напевала: "Под крылом самолета..." Клара остановилась, улыбнулась, с умилением глядя на своего второго ребенка, вынула из-под подушечки соску и дала ее девочке.