Ленин, который после 5 апреля первые дни практически не появлялся на заседаниях, занятый написанием статей и выступлениями в Петросовете, перед Петроградской Общегородской Конференцией снова стал заседания посещать, эти настроения заметил.
Ему нужен был беспрепятственный доступ к газете – как он выразился ещё полтора десятка лет назад, “газета – не только коллективный пропагандист, но ещё и коллективный организатор”. И он нанёс удар.
На первом же заседании ЦК после Петроградской Общегородской Конференции Ленин попросил слова.
– Товарищи! Прошу обратить внимание на следующий факт. Для вас, наверное уже не секрет, что в “Правде” в последнее время самыми читаемыми являются статьи Ульянова-Ленина, то бишь, извините за нескромность, мои.
Под каждой статьёй почему-то регулярно наблюдается комментарий редакции, что та с содержимым статьи не согласна. Между тем, как вам наверняка известно, подавляющее большинство читателей газеты с этими статьями как раз очень даже согласны. Зачем же редакция каждый раз противопоставляет себя подавляющему большинству? Вы сами опасались остаться в изоляции.
Я вижу здесь непрофессионализм в работе. Что и понятно. Товарищ Сталин никогда не являлся специалистом в журналистике. А товарищ Каменев, являясь лидером нашей фракции в Петросовете, практически не имеет времени на редакционную работу.
Поэтому прошу поставить на голосование вопрос об освобождении от работы в редакции товарищей Сталина и Каменева и кооптировании туда взамен товарищей, снова извините за нескромность, Ленина и … Зиновьева. Как вы, наверное, знаете, я всё равно работаю с редакцией очень тесно, а с Григорием мы хорошо сработались уже давно.
Товарищи же Сталин и Каменев смогут вернуться – Сталин – к работе по национальному вопросу в ЦК, а Каменев – к исполнению обязанностей лидера нашей фракции в Петросовете,– Ленин замолк и стал ожидать продолжения.
Председательствующий Молотов беспрекословно поставил вопрос на голосование, а большинство членов ЦК столь же дисциплинированно проголосовало “за”.
Каменев пытался протестовать, но безуспешно. Сталин свой жребий принял на удивление безропотно, лишь был очень задумчив.
Так быстро и просто в руки Ленина снова упала газета “Правда”, а кроме того, судя по той лёгкости, с которой он продавил своё решение, лидерство в ЦК Старик тоже себе вернул.
16 апреля 1917 года. Казрмы Павловского полка.
Пётр Мартынов грустно сидел во дворе у казармы и размышлял. Да, уже Пётр, а не Петро. Недавно веснушчатый матросик из команды Николая Маркина рассказал ему про героя революции Петра Петровича Шмидта.
Флотский офицер, дворянин, Шмидт пошёл против царского режима, поднял матросское восстание на крейсере “Очаков”, которое было подавлено. Злодейские царские сатрапы, конечно, Шмидта расстреляли, но память о герое сохранилась.
История эта произвела большое впечатление на солдата. Ты смотри – офицер, дворянин, а до того был за рядовых матросов, что не побоялся в открытую их на восстание взбунтовать.
Сам Петро по документам назывался, собственно, Пётр Петрович Мартынов. Имя он получил в часть отца. Такая уж традиция была в семье Мартыновых – называть первенца “Пётр”. Правда, Петро был в семье третьим. Но первенец, окрещённый в полном соответствии с семейной традицией, скончался в юном возрасте от дифтерита. Второй ребёнок, Павел, родился когда первенец был ещё жив, поэтому Петром стал третий сын.
Кликать его по-малороссийски стали на хуторе – чтобы не путать с отцом. Дело в том, что уже к пятнадцати годам парень догнал того по росту, в плечах тоже раздался (уже вовсю помогал в кузнице) и выглядел настолько взрослым, что окликать его “Петькой” людям казалось как-то неправильно. Ну а “Петро” звучало достаточно солидно и спасало от путаницы – кого окликают, отца или сына. Да и звучало имя “Петро” на юге России, где малороссийские словечки были вполне в ходу, весьма обыденно.
Но теперь он в Питере. Имя “Пётр” здесь более привычно для слуха. Он и решил – всё, не существует больше Петро Мартынов. Есть Пётр. Пётр Петрович. Как геройский лейтенант Шмидт.
Ни сослуживцы, ни матросы с Николаем Маркиным во главе не возражали. Пётр – так Пётр. Им же легче произносить, привычнее.
Николай даже порадовался. Матросу не совсем нравилось прежнее имя. От него отдавало малороссийскими сёлами, вишнями, мазанками, смальцем, горилкой, дивчинами и прочей мещанской чепухой. Иное дело – “Пётр”. Звучит коротко, чётко, по-военному.