Глафира не сообщила ничего, чего бы Пётр не знал и до этого. О скандалах между хозяином и хозяйкой не было сказано ни слова. Видимо, кухарка не считала возможным быть настолько же откровенной с официальным лицом, как с дворником Кузьмой.
Вскоре после начала беседы в кухню вошёл Тимоша, наклонился к уху Петра и что-то прошептал. Пётр кивнул и матрос снова их покинул.
Закончив допрос, Мартынов вернулся в гостиную, где уже дожидался молодой человек интеллигентного вида, но хлюпиком при этом не выглядевший. Одет он был стандартно для банковского служащего. Обычный костюм, похоже, из магазина готового платья, галстук, чёрные штиблеты. Выглядел взволнованным. Увидев входящего Петра, молодой человек вскочил
– Это правда? Насчёт отца? Где он? Я могу его увидеть?
– Василий Александрович, как я понимаю, – тон Петра был официальным, но вместе с тем как бы сочувствующим, – Вы уже знаете, я вижу.
При этих словах Тимоша принял виноватый вид. Ну да, сообщил уже. Впрочем, а что здесь страшного? Всё равно через минуту узнал бы.
– Мне нужно задать вам несколько вопросов. Этого требует официальная процедура, – Пётр сел за стол и достал из папки лист бумаги.
– Конечно, я понимаю. Нельзя ли побыстрее? Мне на службу. Кстати, Пантелеймон, – сын хозяина заметил входящего в гостиную "мажордома".
– Ты не видал ли моих часов? Вообразите, – он повернулся к Петру, – вчера забыл их, уходя на службу. Перед уходом, одеваясь, выложил на комод, точно помню – и забыл. Уже на улице обнаружил. Хотел вернуться – да примета плохая. Как с работы пришёл – гляжу, их на комоде нету. А я точно помню, что выкладывал. До сих пор найти не могу. Пантелеймон, ты их никуда не прятал?
– Простите, Василий Александрович, – невозмутимо ответил тот, – не имею представления. На комоде вчера вы их оставляли, это точно, сам видел. А после обеда глянул – нету. Я ещё удивился – кто мог взять. Вы же со службы тогда ещё не возвращались. Может, Глафира прибрала куда от греха?
– Да не прибирала я, – Глафира, оказывается, уже вошла в гостиную и внимательно слушала, – я и не помню, чтобы вообще ваши часы видела. Так на кухне же всё время.
– Ну, значит, и сегодня не судьба, – вздохнул молодой человек, – Ладно, может супруга отца взяла. Вечером со службы вернусь – спрошу. Извините … не расслышал, как вас зовут, – обернулся он к Петру, – прошу, задавайте свои вопросы. У меня уже очень мало времени. Служба, знаете. Всё же хотелось бы точнее узнать, что с отцом и, если правда … увидеть тело.
Мартынов отметил, что более-менее потрясённой убийством выглядела только Глафира. Ну, Пантелеймон, кажется, вообще ничему не удивлялся. А сын … может быть, просто отроду спокойный? Или знал … потому, что сам и убил? Да нет, он дураком не выглядит, изобразил бы сыновнюю скорбь как-нибудь. Именно если сам убил.
– Вы можете называть меня Пётр Петрович, ответил он, – Что касается службы – не беспокойтесь, мы выпишем вам бумагу, и за опоздание с вас никто не спросит. Причина уважительная. Тело же пока здесь неподалёку, там дворник Кузьма. Поскольку имеет место убийство, мы должны официально доставить его в морг, откуда вы по окончании следственных действий сможете покойного получить для прощания и похорон. Теперь, если не против, перейдём к вопросам?
– Да, пожалуйста, – похоже, перспектива опоздания на службу волновала Василия Александровича больше смерти отца, – Вы знаете, моей работы ведь всё равно за меня никто не сделает. А смерть отца, жены, мировые катаклизмы для моего начальника причиной облегчить работу не являются.
После ответов на стандартные вопросы молодой человек был снабжён бумагой о том, что задержался по причине необходимости беседы с представителями Петроградского Совета и отпущен на службу.
Теперь процедуре подвергся Пантелеймон. Кое-что новое из его ответов выяснилось. Вчера вечером хозяин и хозяйка отбыли в ресторан. Пантелеймон, добросовестно выполняя свои обязанности, не ложился, ожидая их возвращения в своей комнатке рядом с прихожей. Уже после того, как Василий Александрович и Глафира разошлись по своим спальням, вернулась хозяйка. Взволнованная. Тут же сняла туфли, бросила сумочку на комод – где та до сих пор и находилась – и удалилась в свою спальню.
Уже заполночь Пантелеймон, обеспокоенный тем фактом, что хозяина до сих пор нет, осторожно постучал в спальню хозяйки, где, кстати, всё ещё горел свет и осведомился – можно ли войти. Был впущен. Хозяйка курила, сидя в халате. На вопрос – не послать ли за поли … народной милицией, раз хозяина до сих пор нет, отвечала, что тот наверняка или пьёт у кого-то из своих друзей, или ночует у одной из этих ужасных кокоток, которым строил глазки в ресторане, изрядно к этому моменту набравшись. При законной-то супруге!