Гимназическое начальство не гналось за процентом успеваемости, не страшилось ставить нерадивым и неспособным двойки, нещадно оставляли таких на второй и третий год. Но уж те, кто получали аттестат зрелости, не бэкали, не мэкали, как все мы, воспитанники советских школ и университетов, не размахивали руками, прибегая к языку жестов, когда возникала необходимость поговорить с иностранцами.
В реальных училищах больше времени уделялось естественно-научным предметам. Но классическое образование нацелено было на постижение языков, на знание гуманитарных наук. Это позволяло сформировать мировоззрение молодых, дать возможность ощутить себя европейцами, дать в руки ключ к первоисточникам новейшей научной литературы, которая выходила главным образом на немецком и французском языках. Гимназическое образование позволяло каждому в 17 лет, при желании, заводить деловые отношения с иностранцами без переводчиков, основывать совместные предприятия, ездить за границу, не испытывая трудности в общении, постижении информации по любым наукам, промыслам и ремеслам.
Замечательная национальная гимназическая система народного образования была разрушена, когда к власти пришел воспитанник симбирской гимназии Владимир Ульянов. Вкупе с супругой, занявшейся делами «народного просвещения», они с соратниками раз и навсегда покончили с латынью, греческим, древними языками в школе, свели к минимуму изучение современных европейских языков. И мы получили то, что имеем сегодня. Заканчивая Московский университет, даже филологический факультет, никто не знал того, что знал когда-то каждый российский гимназист!
…После Швейцарии — Берлин, снова знакомства, встречи, сочинение статей, походы в театр, библиотеку… Из Москвы приходит письмо о том, что подыскивается новая квартира после дачного сезона…
Русские люди, оказавшись за границей в те времена, не устремлялись по магазинам и лавкам в надежде купить нечто дефицитное или модное, не глазели на витрины, как на музейные стенды. Любой заморский товар продавался в Москве и других городах по тем же примерно ценам, что в Берлине и Париже: рубль служил валютой конвертируемой, устойчивой, уважаемой.
Что же покупал Владимир Ульянов за границей? Книги, которых не находил в России. Купил особый чемодан — с двойным дном, пользовавшийся повышенным спросом у русских. Для перевозки не контрабандных товаров, а нелегальной литературы, которую десятилетиями ввозили в империю из Европы, где свободно печатались журналы и газеты либеральных и революционных партий.
На российской таможне при досмотре бдительные стражи хотя и переворачивали новый чемодан господина Ульянова, но не заметили двойного дна и всего, что в нем перевозилось через кордон. А от того, чтобы не воспользоваться таким хитрым чемоданом, Владимир Ильич, хотя и опасался разоблачения, не удержался.
Когда досмотр благополучно закончился, путешественник с радостью устремился в Москву, в семью, которая проживала в Мансуровском переулке, на Остоженке, и на подмосковной даче в Бутове, известном сейчас кварталами многоэтажных домов-коробок.
Да, Владимиру Ульянову удалось обмануть таможенников и жандармов, что радовало его, как ребенка. В те дни, свидетельствует Анна Ильинична, «он много рассказывал о своей поездке и беседах, был особенно довольный, оживленный, я бы сказала, сияющий. Последнее происходило, главным образом, от удачи на границе с провозом нелегальной литературы».
Из Москвы ездил Владимир Ильич в Бутово, на дачу, где за Анной Ильиничной велся «негласный надзор». Вместе с ее мужем, Марком Елизаровым, совершил поездку в Орехово-Зуево, в подмосковный город, где господствовала Морозовская мануфактура, прославившаяся мощной стачкой текстильщиков. Хотелось посмотреть фабричный город, крепость пролетариата в будущей революционной войне.
«Чрезвычайно оригинальны эти места, часто встречаемые в Центральном промышленном районе: чисто фабричный городок с десятками тысяч жителей, только и живущий фабрикой. Фабричная администрация — единственное начальство. Управляет городом фабричная контора. Раскол народа на рабочих и буржуа — самый резкий. Рабочие настроены поэтому довольно оппозиционно, но после бывшего там погрома осталось так мало публики, и вся на примете до того, что сношения очень трудны. Впрочем, литературу сумеем доставить», — писал Владимир Ульянов в Цюрих руководству группы «Освобождение труда».
Пока молодой революционер четыре месяца путешествовал по Европе, родная полиция не дремала и «замела» многих московских марксистов.