– Так-то так, только почему его морды нет в паспортной базе ФМС?
– Наверное, гримируется чересчур.
– О! Упал в обморок прямо перед Мавзолеем.
– Переигрывает! Если через пару минут не встанет, маякни ментам, пусть забирают в обезьянник. Нечего шоу в наше дежурство устраивать.
Ладони мягкие, как у Крупской. Сознание вернулось сперва в функции тактильного восприятия. Поднял веки – обрел и визуальное. Сверху плавало озабоченное лицо женщины, застрявшей в неопределенном возрасте. Она оставила тщетные усилия поднять тело упавшего, безвольное и упругое словно медуза, тяжелое и бугристое будто мешок свеклы.
– Как же вы? Что же вы? – по-бабьи запричитала. – Чем помочь-то?
– Соизволите проводить до Кутафьей башни, коли возможно.
– Пойдемте, пойдемте, а то полицейские сюда набегут.
– От них добра не жди, натерпелся я от жандармских чинов, – Ульянов, опершись на плечо милосердной незнакомки, двинулся прочь от ступенчатой пирамиды, нареченной его партийным псевдонимом. – Вас как величать, гражданка? Каких будете? Из рабочих или из мещан?
– Маша мы будем, – собеседница отчего-то смутилась и перешла на псевдо старинный говор, – докторша мы в Сотой Градской. А вы?
– Владимир Ильич, юрист по образованию, революционер по призванию.
– Похожи и имя-отчество подходящее, – вслух прикинула спутница. – По-моему, вам надо отдохнуть в Александровском саду.
– Некогда-некогда, – прокартавил вождь, но присел на скамейку и даже согласился выбрать мороженое. – Пожалуйте то, что с названием Extreme.
Экстремальным нашел не вкус, а вскрытие пластикового пакетика, которое пришлось перепоручить «мягким ручкам». Послевкусие счел слишком навязчивым – рецепторы полости марксиста, рожденного в ХIХ столетии, не привыкли к искусственному подсластителю века ХХI и пальмового масла еще не ведали. Опыт – дело наживное. Его Владимир решил накопить поскорее – есть мороженое ежедневно. Встретилась первая вещь, понравившаяся в фантасмагорическом мире, где столь нежданно оказался. Исследовать сей cosmos следовало понемногу, пока выхватывая отдельные детали. Конечно, требовалось охватить целиком, что в философии называется in toto. Но потом, а пока: audi, vide, sile — слушай, смотри и молчи. Безумие окончательно настигло в 1923, но сейчас по Москве брел пусть уже заболевший и все же здравомыслящий пришелец из прошлого, еще не растерявший познаний в латыни, приобретенных в гимназии Симбирска.
– Ну, милочка, пора прощаться, – Ульянов остановился у Кутафьей башни, – мне в Кремль, я тут работаю.
– Да, конечно, – огорчилась женщина, чья жизнь лишена мужской составляющей: отъезд за рубеж взрослого сына и смерть долго болевшего мужа. – Сейчас дам мой мобильный, на всякий случай.
– А?
– Вот, возьмите, – тонкие пальцы сунули в карман пиджака визитку с номером. – Наберите, если что…
– Всенепременно, милейшая Мария. Разрешите откланяться.
«Такой вежливый и обходительный! – вздохнула, направляясь к метро, медичка. – Жаль чуток двинулся на сходстве с Лениным. Видимо, интеллигент на пенсии, начал подрабатывать двойником и слишком углубился в подражательство. Не совсем в адеквате, хотя, похоже, непьющий. Подлечиться бы надо». Обогащенная приключением и несколькими тысячами рублей «благодарности», полученной в ГУМе от работавшей там матери одного из пациентов реабилитационного отделения для наркоманов, Маша медленно качалась вместе с вагоном подземки. Впереди нудные часы борьбы против органических и синтетических ядов, отравивших души и плоть москвичей. Капельницы, таблетки, уколы, стоны, рвота, кровь и она – единственный пограничник между Светом и Тьмой. Не злая и не добрая, не уродина и не красавица, не молодая, не старая, а попросту исполнительная докторша. Какой только и должна быть истинно русская свидетельница вождеявления, то бишь, вождепадения у Мавзолея.
– Капитан, неопознанный субъект опять нарисовался. На проходной в Кутафьей права качает.
– Включи звук из КПП. Там коллега хохочет, что-то прикольное.
«Сей пропуск, сударь, мне выписал Бонч-Бруевич! – Ульянов втолковывал на пункте личного контроля посетителей. – Нет, я его не на Арбате купил. Да, без фотографии – так положено. Нет, оружия не имею. А, можно пройти. Не очень вы любезны, товарищ».
– Хохмач. Двинул в Кремль, чтобы снять навар погуще. Спорим?
– С вами спорить себе дороже. Главное, чтобы в Президентский корпус не поперся или в Администрацию.
– Не наша забота. Пусть внутренняя охрана не спит. Хотя береженого Бог бережет: введи метку в видеосистему, чтобы отслеживать его перемещения.