Первоначально террор задумывался как временная тактика для освобождения арестованных товарищей, устранения полицейских шпионов и самозащиты от репрессивных действий власть имущих. Но у терроризма есть собственная логика. За короткий промежуток времени террористическая мания овладела организацией. Не заставили себя ждать и сомнения по поводу «новой тактики». Критические нотки звучали на страницах официального печатного органа партии.
«Мы должны помнить, – говорится в одной статье № 1 «Земли и воли», – что не этим [террористическим] путём мы добьёмся освобождения рабочих масс. С борьбой против основ существующего порядка терроризация не имеет ничего общего. Против класса может восстать только класс; разрушить систему может только народ. Поэтому главная масса наших сил должна работать в среде народа»[34].
Принятие новой тактики привело к открытому расколу в движении – к расколу на террористов и последователей Лаврова, которые выступали за постепенную пропаганду в массах. На деле последняя тенденция, защищая «теорию малых дел» и поэтапность, расходилась с революционностью. Правое крыло народничества почти слилось с либерализмом, тогда как его более радикальная группировка сделала ставку на огнестрельное оружие и «революционную химию» нитроглицерина.
Современные террористы пытаются отличить себя от своих российских предшественников. Террористы-народники, как утверждается, верили, что индивидуальный террор заменяет собой движение масс, тогда как современные сторонники вооружённой и партизанской борьбы рассматривают себя только как вооружённое крыло массовой борьбы, цель которой – привести массы в движение путём социального взрыва. Между тем народовольцы никогда не утверждали, что они – самодостаточное движение. Они стремились к началу массового крестьянского движения, которое должно было свергнуть государство и установить социализм. Они тоже стремились своим смелым примером произвести «детонацию» в массовом движении.
У политики, однако, своя логика. Все обращения «Народной воли» от имени масс служат ширмой, скрывающей укоренившееся недоверие народовольцев к революционной способности тех же самых масс. Эти аргументы, выдвинутые для оправдания террора в России более столетия назад, поразительно созвучны аргументам приверженцев городской партизанской борьбы (urban guerrillaism) более позднего периода, которые говорят: «Мы – за движение масс, но государство слишком сильно». Террорист Николай Александрович Морозов утверждал:
«Наблюдая современную общественную жизнь в России, мы видим, что никакая деятельность, направленная к благу народа, в ней невозможна вследствие царящего в ней правительственного произвола и насилия. Ни свободного слова, ни свободной печати для действия путём убеждения в ней нет. Поэтому всякому передовому общественному деятелю необходимо прежде всего покончить с существующим у нас образом правления, но бороться с ним невозможно иначе как с оружием в руках. Поэтому мы будем бороться по способу Вильгельма Телля до тех пор, пока не достигнем таких свободных порядков, при которых можно будет беспрепятственно обсуждать в печати и на общественных собраниях все политические и социальные вопросы и решать их посредством свободных народных представителей»[35].
Народники были храбрыми, но заблудившимися идеалистами. Они сделали мишенью известных мучителей, полицмейстеров, ответственных за репрессивные действия, и тому подобных людей. Как правило, затем они сдавались полиции, чтобы использовать судебные процессы для обличения текущего общественного строя. Они закладывали бомбы не для убийства женщин, детей или обычных солдат. В редких случаях они убивали отдельных полицейских, чтобы завладеть их оружием. Как бы то ни было, марксисты резко осуждали народников за их всецело ошибочные и контрпродуктивные методы.
Якобы «современные» теории городской партизанской борьбы просто карикатурно повторяют старые домарксистские идеи российских террористов. Весьма иронично, что эти люди, которые часто называют себя марксистами-ленинцами, не имеют ни малейшего представления о том, что российский марксизм родился из непримиримой борьбы с индивидуальным террором. Российские марксисты пренебрежительно именовали террористов «либералами с бомбой». Отцы либерализма вещали от имени «народа», но считали его слишком невежественным для того, чтобы доверить ему ответственное дело по преобразованию общества. Роль простых людей была сведена к пассивному голосованию раз в несколько лет и наблюдению за тем, как либералы в парламенте вершат свои дела. Дети либералов, напротив, не имели ничего, кроме презрения к парламенту. Они выступали за революцию и, конечно же, за «народ». С одним лишь исключением: массы опять, будучи невежественными, были якобы не в состоянии понять их. Поэтому они обратились к «революционной химии» бомб и револьверов. Роль масс, как и прежде, была сведена к роли пассивных зрителей.