Рост капиталистической промышленности сам по себе создаёт огромную армию пролетариата. Но даже самая лучшая армия будет побеждена, если ей не хватает генералов, майоров и капитанов, хорошо обученных военному делу. Стачечная буря 1880-х годов известила мир о том, что российский пролетариат готов к борьбе. Но она также показала слабость движения, его спонтанный, неорганизованный и бессознательный характер, а также отсутствие руководства. Армия была. Оставалось подготовить генеральный штаб. К такому выводу с необходимостью приходили наиболее сознательные рабочие. И, подобно рабочим-активистам из других стран, они серьёзно и целеустремлённо взялись за учёбу.
Жестокие идеологические бои предыдущего десятилетия не прошли напрасно. Всё больше молодых людей в России смотрели на марксизм как на средство изменения общества. Юноши и девушки стремились теперь не «в народ», а «к рабочим». Сложившиеся условия вынуждали перейти к строгому подпольному режиму. В заводских и фабричных районах открывались школы, где под видом обучения взрослого населения пропагандисты разъясняли небольшим группам рабочих основные идеи социализма. В этот период появилось много новых имён, о которых современный читатель почти наверняка ничего не знает. Мелкие группы, возникающие в городах одна за другой, должно быть, представлялись царским властям своего рода опасным и необъяснимым вирусом.
Народники, несмотря на все приложенные ими усилия, были абсолютно беспомощны в сближении с «народом». А иначе и быть не могло: народникам мешали ложные теории, программа и методы. Кроме того, эта, казалось бы, прежде неразрешимая проблема отныне с полной непринуждённостью решалась марксистами. В короткие сроки ими был выстроен устойчивый плацдарм для связи с рабочими. Во всех крупных промышленных центрах как грибы поле дождя росли учебные кружки, образовательные классы и «воскресные школы», где, как в парнике, выращивалось новое поколение революционных марксистов из рабочего класса – костяк будущей партии Октября. Так начался тот период пропаганды, который получил название «кружковщина». Закончив тяжёлый, утомительный рабочий день, многие пролетарии, отгоняя от себя умственную и физическую усталость, брали своими мозолистыми руками «Капитал» К. Маркса и долгие часы пробирались через трудные главы этой книги, которая, по мнению царской цензуры, не представляла никакой опасности в силу сухого и заумного языка изложения. Рабочие испытывали настолько большой интерес к этому труду, что разрывали все доступные тома «Капитала» на части и главу за главой распространяли его среди как можно большего числа людей.
Страницы полицейских архивов пестрят сообщениями об арестах революционеров, с которыми боролись, точно с бациллами, для политического оздоровления государства. Большинство этих людей почили во мраке. Но на костях и нервах этих героев и мучеников было воздвигнуто здание российского рабочего движения. Быть может, один из самых ярких рассказов о том, как функционировали эти ранние марксистские пропагандистские кружки, содержится в книге воспоминаний Н. К. Крупской о В. И. Ленине. Для установления контактов с рабочими создавался учебный кружок. Преподавание чтения, чистописания и арифметики умело сочеталось здесь с изучением, по крайней мере, основ социализма. Одной из таких школ была Смоленская вечерне-воскресная школа на Шлиссельбургском тракте, где учительницей работала Н. К. Крупская. Молодые преподаватели пользовались успехом у рабочих, с которыми они установили очень тесные отношения. «Рабочие, входившие в организацию, – писала Крупская, – ходили в школу, чтобы приглядываться к народу и намечать, кого можно втянуть в кружки, вовлечь в организацию»[63]. В другом месте она вспоминает:
«Точно молчаливый уговор какой-то был. Говорить в школе можно было, в сущности, обо всём, несмотря на то, что в редком классе не было шпика; надо было только не употреблять страшных слов “царь”, “стачка” и т. п., тогда можно было касаться самых основных вопросов. А официально было запрещено говорить о чём бы то ни было: однажды закрыли так называемую повторительную группу за то, что там, как установил нагрянувший инспектор, преподавали десятичные дроби, разрешалось же по программе учить только четырём правилам арифметики»[64].