В то время как Плеханов сотоварищи развивал группу «Освобождение труда» за рубежом, в Санкт-Петербурге появился первый настоящий социал-демократический (то есть марксистский) кружок, созданный молодым болгарским студентом Димитром Благоевым (1856–1924), будущим вождём Коммунистической партии Болгарии. В 1884 году его группа назвалась «Партией русских социал-демократов» и даже начала издавать газету «Рабочий». Этот кружок, однако, просуществовал недолго: вскоре он был разгромлен полицией. Но в целом полиция уже не могла остановить раскрученное колесо революционного движения. В следующем году в столице появилась ещё одна группа социал-демократов, которая установила более тесные связи с рабочим классом. Основанная Павлом Варфоломеевичем Точисским, эта группа, включившая в свои ряды мастеров и их учеников, стала известна как «Товарищество санкт-петербургских мастеровых».
Вдалеке от столицы, на прекрасных берегах Волги, в Казани, Николай Федосеев (1871–1898) организовал студенческие группы, в одной из которых объявился молодой человек по имени Владимир Ульянов, позже известный как Ленин. Горстки молодых людей с горящими сердцами появились в Казани, Нижнем Новгороде, Самаре, Саратове, Ростове-на-Дону и других городах Поволжья. Арест Федосеева летом 1889 года привёл к распаду созданных им кружков. Много лет спустя, в декабре 1922 года, Ленин в заметке, написанной по просьбе Истпарта, с большой теплотой вспоминал «этого необыкновенно талантливого и необыкновенно преданного своему делу революционера»[65].
Несмотря на огромные трудности, нестерпимые условия и постоянный риск, пропагандисты-марксисты упорно шли к своей цели. Многие из них знали, что им не придётся увидеть результаты своего труда. Им не довелось дожить до финальных сражений и узреть, как рушатся ветхие стены ненавистного им общественного порядка. Но они выполнили сложнейшую задачу. Настойчиво работая с людьми, объясняя, споря, убеждая, сосредоточив внимание на тысяче и одной рутинной задаче, они создали движение буквально из ничего, построили нечто, что незаметно для историков легло в основу грандиозного исторического события. Текучая, терпеливая работа марксистов наконец-то начала приносить свои плоды. Вся территория страны покрывалась марксистскими кружками. Подражая группе «Освобождение труда», они назывались Лигами за освобождение рабочего класса. Движение рабочих начало принимать массовый характер. И тут как гром среди ясного неба произошло нечто, что полностью изменило ситуацию.
В 1891–1892 годах страну охватил страшный голод, вызвав масштабное недоедание в деревнях и резкий скачок цен на продовольствие. Истощение, холера и сыпной тиф затронули сорок миллионов человек; погибли целые деревни, особенно в Поволжье. Голодные крестьяне хлынули в города в надежде найти хоть какой-нибудь заработок. Эти события, парадоксальным образом совпавшие с экономическим ростом, породили волну стачек в центральной и западной части России, где находились центры текстильной промышленности. Стачки сопровождались столкновениями с полицией и казаками, что хорошо видно на примере забастовки польских ткачей в Лодзи в 1892 году.
Голод вскрыл коррупцию, неэффективность бюрократии и, как следствие, бессилие самодержавия. Судьба голодающих масс произвела сильнейшее впечатление на молодёжь. В Москве и Казани снова вспыхнули студенческие волнения. Всеобщее брожение общества повлияло и на либералов. Голод пробудил земства, которые долгое время молчали благодаря реакционной политике Александра III. На всей территории страны богатые либералы начали кампании по борьбе с голодом. Многие земские либералы, вспоминая о своих левых взглядах периода «хождения в народ», облегчали свою совесть тем, что открывали частные столовые. Следуя «теории малых дел», они делали всё возможное, чтобы придать борьбе с голодом нейтральную, аполитичную окраску. Между тем социальное и политическое брожение, вызванное голодом и беспорядочными действиями царской администрации, зажгло интеллигенцию, и многие её представители влились в ряды марксистов, рьяно боровшихся с либерально-народнической идеологией. Накал этой борьбы отражён в воспоминаниях Крупской об одном из первых вмешательств Ленина в политические дела по прибытии его в Санкт-Петербург:
«На Охте у инженера Классона… решено было устроить совещание… Для ради конспирации были устроены блины. <…> Речь шла о путях, какими надо идти. Общего языка как-то не находилось. Кто-то сказал – кажется, Шевлягин, – что очень важна вот работа в комитете грамотности. Владимир Ильич засмеялся, и как-то зло и сухо звучал его смех – я потом никогда не слыхала у него такого смеха: “Ну, что ж, кто хочет спасать отечество в комитете грамотности, что ж, мы не мешаем”»[66].