Совершенно очевидно, — даже если в дискуссиях, которые шли тогда, это и не уточнялось в полной мере, — что в основе всех этих разногласий лежал вопрос об актуальности революции. Совершенно очевидно, что участники этой полемики (имея в виду тех, которые не были более или менее сознательными идеологами буржуазии) расходились в том, рассматривать ли революцию как актуальную проблему, как текущий вопрос рабочего движения или же как отдаленную "конечную цель", которая не может оказать сколько-нибудь определенного влияния на решение данного момента. Конечно, остается более чем сомнительным, могла ли вообще оказаться приемлемой для пролетариата меньшевистская точка зрения, даже если бы была признана правильность исходящей из нее исторической перспективы. Более чем сомнительно, потому что столь явная покорность по отношению к буржуазии так сильно затемнила бы классовое сознание пролетариата, что освобождение от нее, самостоятельные действия пролетариата были бы идеологически невозможны или по меньшей мере крайне затруднены даже в тот исторический момент, который сама меньшевистская теория сочла бы подходящим для таких действий. (Достаточно вспомнить здесь об английском рабочем движении.) Разумеется, подобное предположение не имеет практического смысла. Ибо диалектика истории, которую оппортунисты пытаются убрать из марксизма, продолжает действовать, хотя и против их воли, по отношению к ним самим: она приводит их в лагерь буржуазии, а момент самостоятельного выступления пролетариата откладывается ими в туманную даль будущего, которое никогда не должно наступить.
История подтвердила правоту Ленина и тех, кто вместе с ним исходил из признания актуальности революции. Союз с прогрессивной буржуазией, обернувшийся иллюзией уже во времена борьбы за единство Германии, мог бы продержаться только в том случае, если бы классовые интересы пролетариата позволили ему следовать за буржуазией вплоть до заключения ею союза с царизмом. Ибо из актуальности пролетарской революции следует тот вывод, что буржуазия перестала быть революционным классом. Само собой разумеется, что экономический процесс, носителем которого осталась буржуазия и плодами которого она продолжает пользоваться, означает прогресс по сравнению с абсолютизмом и феодализмом. Но и этот прогрессивный характер буржуазии проявился опять-таки диалектически. Это означает, что разорвалась закономерная сама по себе связь экономических условий существования буржуазии и тех требований политической демократии, правового государства и так далее, которые были осуществлены, хотя и частично, лишь в ходе Великой французской революции на развалинах феодального абсолютизма. Все сильнее надвигающаяся пролетарская революция делает, с одной стороны, возможным союз между буржуазией и феодальным абсолютизмом на основе обеспечения экономических условий существования и роста буржуазии при сохранении политического господства старых властей. С другой стороны, идеологически совращенная на это буржуазия оставляет пролетарской революции дело реализации ее прежних революционных требований. И даже если этот союз между буржуазией и старыми властями еще достаточно проблематичен, поскольку он означает некий компромисс, продиктованный общим страхом перед еще большим злом, а не классовый союз на основе позитивной общности интересов, один очень важный и новый факт остается бесспорным. Факт, перед которым схематичное и механическое "указание" на "закономерную связь" капиталистического развития и демократии с неизбежностью оборачивается иллюзией.