Стиль, отличающий приведенную цитату, характерен для ленинской книги в целом. Наугад выхватываю еще ряд цитат.
«В философии— поцелуй Вильгельма Шуппе ничуть не лучше, чем в политике поцелуй Петра Струве или г. Меньшикова[62]»[63]. «Но Мах здесь так же приближается к марксизму, как Бисмарк приближается к рабочему движению, или епископ Евлогий[64] к демократизму»[65]. «Луначарский говорит[66]: „...дивная страница религиозной экономики. Скажу так, рискуя вызвать улыбку нерелигиозного читателя”. Каковы бы ни были ваши благие намерения, товарищ Луначарский, ваши заигрывания с религией вызывают не улыбку, а отвращение»[67]. «И вот эдакие-то немецкие Меньшиковы, обскуранты ничуть не менее высокой пробы, чем Ренувье, живут в прочном конкубинате с эмпириокритиками»[68]. «Что автор такого рассуждения может быть крупным физиком, это допустимо. Но совершенно бесспорно, что брать его всерьез, как философа, могут только Ворошиловы—Юшкевичи... Ошибаетесь, г. Пуанкаре: ваши произведения доказывают, что есть люди, которые могут мыслить только бессмыслицу»[69]. «Ограничусь только изложением очень важной для моей темы статьи нашего известного философского черносотенца г. Лопатина <...>. Истинно русский идеалист г. Лопатин[70] относится к современным европейским идеалистам примерно так же, как „Союз русского народа” к западным реакционным партиям»[71]. «Герман Коген <...> доходит до того, что проповедует введение высшей математики в школы— для ради внедрения в гимназистов духа идеализма, вытесняемого нашей материалистической эпохой <...>. Конечно, это — вздорное мечтание реакционера <...>. Но в высшей степени характерно <...> какими утонченными средствами пытаются представители образованной буржуазии искусственно сохранить или отыскать местечко для фидеизма, который порождается в низах народных масс невежеством, забитостью и нелепой дикостью капиталистических противоречий»[72]. «Русский физик, г. Хвольсон[73], отправился в Германию, чтобы издать там подлую черносотенную брошюрку против Геккеля...»[74].
Чувство, которое испытываешь, читая подобное в «философском труде», довольно сложно определить. В меня это вселяет прежде всего ужас при мысли о том, что этот человек, считающий себя апостолом будущего, а на самом деле обладающий психологией средневекового монаха, сегодня безраздельно властвует над сотнями миллионами людей.
Было бы ребячеством критиковать «философскую систему» Ленина. Впрочем, он не претендует ни на какую оригинальность в данной области и постоянно подчеркивает, что полностью разделяет учение диалектического материализма[75]. Библия этого учения — это даже не труды Маркса, а «Анти-Дюринг» Энгельса (Herrn Eugen Dührings Umwälzung in der Wissenschaft), для Ленина являющийся первым и последним словом человеческой мудрости. Это ad majorem gloriam большевизированной разновидности диалектического материализма. Им изобличены злодеяния таких философов, как Юм, Кант, Беркли, Авенариус, Ренувье, раскритикованы следующие физики: «немец Мах, француз Анри Пуанкаре, бельгиец Дюгейм[76]», а также предатели и дезертиры русского материализма.
Общий смысл рассуждений примерно таков:
Беркли, Юм, Кант, Мах, Пуанкаре и прочие, являясь прислужниками буржуазии, сочинили учения, лишенные общечеловеческого содержания и направленные лишь на дальнейшее поддержание рабского состояния рабочих. Ленин с воодушевлением цитирует одну тираду, с которой против этих философов выступил «ученик Энгельса, Лафарг» и которая его обессмертила:
«Рабочий, который ест колбасу и который получает 5 франков в день, знает очень хорошо, что хозяин его обкрадывает и что он питается свиным мясом; что хозяин — вор и что колбаса приятна на вкус и питательна для тела. — Ничего подобного, — говорит буржуазный софист, все равно, зовут ли его Пирроном, Юмом или Кантом, — мнение рабочего на этот счет есть его личное, т.е. субъективное мнение; он мог бы с таким же правом думать, что хозяин — его благодетель и что колбаса состоит из рубленой кожи, ибо он не может знать вещи в себе...[77]»[78].
Впрочем, есть софисты и софисты. Ленин все же слегка снисходителен к Канту, который для него нечто промежуточное между идеалистами и материалистами. «Когда Кант допускает, что нашим представлениям соответствует нечто вне нас, какая-то вещь в себе, — то тут Кант материалист. Когда он объявляет эту вещь в себе непознаваемой, трансцендентной, потусторонней, — Кант выступает как идеалист»[79]. Кант нечто вроде буржуазного центра в духе кадетской партии (это сравнение, разумеется, принадлежит Ленину): «махисты критикуют Канта справа, а мы — слева»[80]. А вот Мах гораздо более зловредный софист. «Философия естествоиспытателя Маха относится к естествознанию, как поцелуй[81] христианина Иуды относился к Христу»[82]. Не щадит Ленин и своих товарищей по партии, стоит им хоть сколько-нибудь доброжелательно отнестись к фидеистским учениям[83]: так, он делает последнее предупреждение г-ну Луначарскому: «Позорные вещи, до которых опустился Луначарский <...> будь это прямой и обычный, т.е. непосредственно фидеистический смысл, мы не стали бы и разговаривать с автором, ибо не нашлось бы, наверное, ни одного марксиста, для которого подобные заявления не приравнивали бы всецело Анатолия Луначарского к Петру Струве»[84] (разумеется, Ленин не мог упустить случая лягнуть Струве).
66
На стр. 400 Ленин констатирует, с ужасом, достойным г-на Омэ, что «товарищ Луначарский заговорил о религии». Какова бы ни была ценность находок г-на Луначарского в области «религиозной экономики», удивительно, что Ленин доверил портфель министра народного просвещения столь опасному клерикалу. Это было, по меньшей мере, столь же неосмотрительно, как и доверить министерство иностранных дел г-ну Троцкому, которого Ленин в 1915 году охарактеризовал как буржуазного оппортуниста.
70
Профессор Лопатин — столь же известный в России философ, как в Германии — г-да Шюппе, Шуберт-Золдерн, Мах, Коген. За черносотенцами, истинными русскими, «Союзом русского народа» во времена Николая II стояли организации и отдельные личности крайне левого толка.
73
Г-н Хвольсон, профессор физики в Петербургском университете, беседовал с Эрнестом Геккелем на философские темы, не имеющие никакого отношения к политике.
75
Нужно отдать должное Ленину: у него нет мании последнего крика, которая свирепствует в лагере его соратников и так им к лицу. «Большевики, — рассказал мне один русский, часто с ними общавшийся, — это люди, которые трижды в неделю приглашают маникюршу, но моются лишь один раз в месяц». Замечание это столь же верно в символическом значении, как и в буквальном: большевики едва умеют читать и писать, но уже кубисты в живописи, футуристы в литературе и почувствовали бы себя обесчещенными, если б их обозвали хоть в чем- либо старомодными.
76
Из духа симметрии, должно быть, знаменитый физик из Бордо был превращен Лениным в бельгийца.
77
У меня нет работы Лафарга, откуда позаимствована эта тирада; я слово в слово перевожу на французский русский перевод Ленина. - Т.Ч.
Цитата содержится в той самой книге "Материализм и эмпириокритицизм" и выглядит так: Рабочий, который ест колбасу и который получает 5 франков в день, знает очень хорошо, что хозяин его обкрадывает и что он питается свиным мясом; что хозяин – вор и что колбаса приятна на вкус и питательна для тела. – Ничего подобного, – говорит буржуазный софист, все равно, зовут ли его Пирроном, Юмом или Кантом, – мнение рабочего на этот счет есть его личное, т. е. субъективное, мнение; он мог бы с таким же правом думать, что хозяин – его благодетель и что колбаса состоит из рубленой кожи, ибо он не может знать
83
«Фидеизм, — объясняет Ленин, — есть учении, ставящее веру на место знания или вообще отводящее известное значение вере» (цит. по: ПСС, т. 55, с. 259). Бедный большевистский философ даже не догадывался, что он самый что ни на есть настоящий фидеист.