Это краткое изложение ленинской философии не было бы полным, если бы я не привел несколько перлов из другой философской книги, появившейся почти одновременно с книгой Ленина и написанной в том же духе одним из его товарищей по большевистской партии — г-ном Шулятиковым[85]. Его опус представляет еще больший интерес, чем книга самого Ленина; написан он в более спокойной и академической манере. Ленин ругается, исходит пеной, громит буржуазных философов. В книге же Шулятикова ни одного грубого слова: он спокойно и методично развенчивает великих мыслителей и с научной безмятежностью ставит их к стенке. Ленин сосредоточился прежде всего на современной философии, тогда как Шулятиков в своем экспозе поднимается до Декарта (и впрямь, чего церемониться с замшелым реакционером?). С другой стороны, Шулятиков, если это хоть в какой-то степени возможно, более последователен, чем Ленин, что повышает интерес к его патологическому труду. Но идеи и методы обоих примерно одинаковы.
«Предполагается, — начинает свой труд Шулятиков, — что философия — вещь очень невинная. <...> Пусть та или иная философская система сложилась в лоне буржуазии: из этого не следует, что надо <...> видеть в ней оружие, выкованное против рабочего класса». «Придерживаться изложенного взгляда значит впадать в наивную, прискорбнейшую ошибку. Философия не составляет счастливого искушения: на умозрительных „высотах” буржуазия остается верна себе. Она говорит не о чем ином, как о своих ближайших, классовых выгодах и стремлениях, но говорит очень своеобразным, трудно понимаемым языком. Все без остатка философские термины и формулы, с которыми она оперирует, все эти „понятия”, „идеи”, „воззрения”, „представления”, „чувства”, все эти „абсолюты”, „вещи в себе”, „ноумены”, „феномены”, „субстанции”, „модусы”, „атрибуты”, „субъекты”, „объекты”, все эти „духи”, „материальные элементы”, „силы”, „энергии” служат ей для обозначения общественных классов, групп, ячеек и их взаимоотношений»[86]. Подобно тому как офицеры службы разведки кладут годы, чтобы расшифровать условные сигналы противника, Шулятиков поставил перед собой цель разгадать шифры буржуазной философии и докопаться до секретов, которыми философы, оплаченные капиталистами, на протяжении веков обманывают пролетариат. И впрямь, из его книги мы узнаем о наиболее охраняемых тайнах буржуазной философии.
Пролетариат, к примеру, может узнать, что «мир, в системе Декарта, организован по типу мануфактурного предприятия»[87] и что «Декартово понятие о человеке, в свою очередь, воспроизводит организацию мануфактурной мастерской»[88]. А также, что понятие времени у этого философа было последствием нововведения: «Описывая устроенное в XVI в. типографское предприятие Кобергеров, некто Нейдерфер считает нужным подчеркнуть следующую подробность: „В известный час они (подмастерья) должны приходить на работу и уходить с работы; ни одного из них не пускали без других в дом... но они должны были поджидать один другого перед воротами дома”. Это — сенсационное нововведение...»[89]. Со Спинозой дела обстоят еще хуже: «Спинозовское миропонимание — песнь торжествующего капитала,— капитала, все поглощающего, все централизующего»[90]. «Величественная, очаровывающая система! Такова почти всеобщая оценка спинозовского миропонимания. Наиболее далекий от всяких „мирских помыслов” человек, идеальнейший тип мыслителя, исключительно преданного чистому умозрению — такова всеобщая оценка личности Спинозы. Но... когда Спиноза умер, то, как известно, погребальную колесницу, везшую его останки, с большой помпой провожал fine fleur[91] голландской буржуазии. А если мы познакомимся поближе с кругом его знакомых и корреспондентов, то опять встретимся с fine fleur’ом — и не только голландской, но и всемирной — буржуазии. Объяснить внимание, которым последняя, в лице своих передовых представителей, удостаивала отшельника-философа, простым очарованием его системы, глубиной и последовательностью его мышления не приходится. Буржуазия чтила в Спинозе своего барда»[92]. После этого читатель не удивится, узнав, что «бог Лейбница — собственность образцово поставленного предприятия» и что «философия Лейбница — апофеоз организационного строительства мануфактуристов»[93]. Но самые заметные представители «мануфактуристской мысли» — Юм и особенно Кант. «Капитал статичен. Но поскольку эластичность немецкого мануфактурного капитала в XVIII столетии не велика <...> идеолог немецкой буржуазии находит возможным защищать статическое представление о душе»[94]. Шулятиков также разоблачил тайное значение силлогизмов Фихте: «Это — славословие в честь всеспасающей специализации. Дифференцируйте профессии и функции...»[95]. Он также не скрывает от нас, что вся современная философия служит делу оправдания современного капитализма.
85
В. Шулятиков. Оправдание капитализма в западно-европейской философии (от Декарта до Маха) (на рус. яз.) М., 1908.