«Штык создал у нас новый верхний слой, новоявленную плутократию, капиталистов в хаки, эксплуататоров в красноармейской шапке. Я видел, как эти солдаты плясали на танцульках во дворцах Раевских и Победоносцевых. Сегодняшняя аристократия танцует меньше, чем вчерашняя, но защищать свои права она станет намного лучше.
Любителям исторической телеологии предлагается ответ на вопрос: для чего нужен Ленин? Для торжества идеи частной собственности. Если верить К. Пруткову, рабочих, чем на ученых социологов. «Я ждал, — говорил он мне, — социологического анализа ситуации, а услышал лишь полные ярости призывы и крики ненависти: „Остановите капиталистов! Бросьте их в тюрьмы!” Я был озадачен: так значит вот что такое этот их хваленый Ленин?» — «А аудитория тоже была разочарована?» — спросил я. — «Ему устроили беспрецедентную овацию, — ответил он, пожав плечами. — Quod erat demonstrandum? Чего ж вам еще? Все эти лозунги отличаются ужасающей простотой: „Долой войну! Остановите капиталистов! Берите все, товарищи рабочие!” Да ведь с их помощью он и завладел Россией».
Timeo homines unius libri[127], — учил Фома Аквинский. Гораздо опаснее люди одной газеты. Особенно если она называется «Правдой». Простота большевистских лозунгов — первая из главных сил, которые имеются в наличии у Ленина. Я уже говорил о второй: мизантропической составляющей его поступков. А третья — его вера в самого себя и в свои поступки: эмигрант, влачащий свои дни в нищете, руководящий небольшой группой изгнанников, он был одержим мечтой завладеть Россией, Европой, Вселенной.
В книге «Дон Луиджи Тости» Эрнест Ренан пишет о «пренебрежении к толпе, — сложном чувстве, замешенном на бунтарстве и бессилии, представляющем собой нечто непоколебимое, упорное, стоическое, являющееся отличительной чертой сильных итальянских душ». Все это присутствует и в Ленине. В нем обнаружили натуру мечтателя, согласно традиционным представлениям иностранцев, составляющую главную черту славян. Я не очень люблю обобщения, построенные на основе национальной либо расовой принадлежности, ибо они весьма редко выходят за рамки истинных банальностей, на поверку оказывающихся ложными. Ленин— вполне русский человек, и все же во многих отношениях нечто противоположное славянину в том смысле, в каком обычно это слово воспринимается специалистами по национальной психологии. Говорят, славяне— люди слабохарактерные; он обладает железной волей. Говорят, славяне — романтики; в нем и на грош нет романтики. Говорят, славяне преклоняются перед метафизикой: нельзя быть в меньшей степени метафизиком, чем Ленин; его мечта, если она у него есть, крайне приземлена: казарма, управляемая большевиками, — вот его идеал.
то[128] „и терпентин на что-нибудь полезен”. Но такое назначение большевистского терпентина представляет, несомненно, одну из самых злых шуток истории.
Протопопов компрометировал реакцию и подготовлял революцию. Ленин компрометирует революцию и подготовляет реакцию. Прежде мы могли утешаться формулой, завещанной России Пушкиным: „чем хуже, тем лучше”. Теперь, к несчастью, чем хуже, тем хуже.
Все, что делается, есть самая очевидная и чистейшая импровизация. Русская революция, как дочь родную мать, напоминает русскую войну. Ленин законный наследник Николая Николаевича. Поход на капиталистический строй, по замыслу и подготовке, стоит похода на Карпаты. Где будут при отступлении „заранее подготовленные позиции”?
В Парижском Люксембургском музее есть прекрасная скульптура Тюргона: слепой ведет парализованного. Московитская Совнаркомия должна была бы украсить свой герб изображением этой статуи»[129].
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава I ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ: КАРЛ МАРКС
Довольно любопытный факт, имеющий лишь один прецедент в истории — христианское учение: почти все силы, ведущие сегодня по всей Европе ожесточенную борьбу друг с другом, ссылаются на Карла Маркса.
В Германии Шейдеман и Гаазе, Носке и Либкнехт, Давид и Ледебюр, Эберт и Роза Люксембург. В России Ленин и Плеханов, Троцкий и Потресов, Мартов и Церетели, Каменев и Дан.
Теоретики буржуазии и те, доказывая невозможность коммунистического строя в России, часто призывали в авторитеты автора «Капитала».
Началось это не вчера, и речь идет о чисто идеологических спорах. Двадцать лет назад в знаменитой полемике между Каутским и Бернштейном оба с большим или меньшим успехом ссылались на тексты Маркса, подобно тому как члены теологических конгрессов и споров ссылаются на Евангелие. Но двадцать лет назад настоящая битва развернулась на страницах «Ное Цайт», «Социалистише моеншафте» и на трибуне Съезда с более-менее изобретательными аргументами и цитатами in verba magistri[130]. Теперь эта битва перенесена на улицы Берлина, Мюнхена, Дрездена, и в ход пошли пулеметы и штыки. Опыт озаботился показать последствия, которые иногда могут иметь расхождения во мнениях у интеллигентов и особенно сектантствующих интеллигентов.
130
Часть латинского выражения Jurare in verba magistri - клясться словами учителя; в знач. слепо следовать за авторитетом.