Достаточно сравнить великолепный анализ экономических фактов Маркса, данный им в первом томе «Капитала», с его политическими предвидениями, почти сплошь несостоятельными, чтобы осознать, какую опасность представляет собой любая попытка точного предвидения, даже если делается она и столь могучим умом, каким был Марксов.
Читаем в «Коммунистическом манифесте»: «Немецкая буржуазная революция, следовательно, может быть лишь непосредственным прологом пролетарской революции»[138].
Двумя годами позже (1849) Маркс пытался убедить Лассаля, что пролетарская революция вспыхнет не позднее следующего года.
В 1850 году он выступил с идеей перманентной революции, продолжающейся «до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти <...> по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев»[139].
В 1826 году Маркс писал Кугельману: «Мы, очевидно, идем навстречу революции, в чем я, начиная с 1850 года, никогда не сомневался».
В 1872 году он утверждал в письме Зорге: «пожар разгорается во всех углах Европы».
Энгельс же еще тридцать лет назад заявлял: «Царское правительство этот год уж не протянет, а когда уж в России начнется — тогда ура!»
«Вера есть вера, даже если она и называет себя наукой».
Я не делаю специального упора на предсказаниях Маркса и Энгельса, относящихся к внешней политике. Достаточно вспомнить, что Маркс видел в Бисмарке «простой инструмент петербургского кабинета министров» (das blosse Werkzeug des Petersburger Cabinets) и что в одном из своих писем Зорге Энгельс утверждал: «Если разразится война, можно с полной уверенностью заявить, что после нескольких боев Россия вступит в союз с Пруссией в ущерб союзу с Австрией и Францией: каждая пожертвует своим союзником».
Что уж говорить о самой основе «научного» социализма, знаменитой Zusammenbruchstheorie — разве она не развенчана полностью опытом последних пяти лет?
В начале 1918 года я писал в «Армагеддоне»:
«Научная теория социальной революции выставляет следующие положения.
Развитие капиталистического строя происходит по определенным законам, в силу которых капитал концентрируется во все меньшем числе рук, а широкие массы населения подвергаются процессу пролетаризации. С другой стороны, производство товаров растет быстрее, чем потребление, и все резче обозначается недостаточность рынка для великих промышленных стран, находящая выражение в империализме. Рано или поздно, но неизбежно должен наступить момент хронического перепроизводства, справиться с которым неустойчивое, неорганизованное капиталистическое хозяйство будет совершенно не в состоянии. Экономическая анархия повлечет за собой социальную революцию. Огромная масса пролетариата, прошедшего на гигантских заводах школу революционной дисциплины, легко справится с противостоящей ей кучкой магнатов капитализма. Произойдет экспроприация экспроприаторов: огромные богатства, накопленные благодаря прогрессу науки и неутомимому труду сотен миллионов людей, будут обобществлены и начнется новая эра в истории человечества.
Творцы научного социализма не описывали, в какие формы непосредственно выльется социальная революция и как быстро она справится с эксплуататорами. Впрочем, Фр. Энгельс еще в 40-х гг. XIX века думал, что крушению капиталистического строя будет предшествовать великая война. Сходный взгляд высказывал в свое время и Карл Каутский.
Можно сделать, конечно, предположение, что в июле 1914 г. наступило предсказанное Марксом перепроизводство ценностей, которое повлекло за собой мировую войну и тем самым определило катастрофический момент социальной революции.
Нетрудно, однако, убедиться в том, что за последние четыре года европейской истории „имманентные законы развития капиталистического хозяйства” перестали, очевидно, быть имманентными, и проявились тенденции, действующие как раз в противоположном направлении.