1. Зиновьева Григория Евсеевича
2. Каменева Льва Борисовича…"
Дальше пули-слова пробили еще четырнадцать раз. Зловещая тишина была такой, словно давала прислушаться к тому, как лихорадочно бьются сердца обреченных…
„…всех к высшей мере наказания — расстрелу, с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества…".
Подсудимых повели из зала. Каменев поддерживал Зиновьева, который бессвязно шептал: „Обещал, обещал… Сталин обещал… Надо сообщить Сталину… обещал…" Евдокимов, Бакаев, Тер-Ваганян, Смирнов, Рейнгольд и другие подельцы, опустив головы, с осунувшимися лицами вышли с конвоирами из зала. Официальные представители расходились, разговаривая шепотом.
…В камере Зиновьев сразу же сломал карандаш, никак не мог что-нибудь связно написать.
Наконец на лист бумаги легли кривые строчки:
„О совершенных мною преступлениях против партии и Советской власти я сказал до конца пролетарскому суду. Президиуму ЦИК они известны.
Прошу мне поверить, что врагом я больше не являюсь и остаток своих сил горячо желаю отдать социалистической родине.
Настоящим прошу ЦИК СССР о помиловании меня.
24 августа 1936 г. Г.Зиновьев".
Каменев, зная, что осталось жить несколько часов, ни во что уже не веря, быстро писал казенной ручкой, лежащей на тюремной тумбочке. Прошение было кратким, всего одно предложение:
"В Президиум ЦИК Союза
Глубоко раскаиваюсь в тягчайших моих преступлениях перед пролетарской революцией, прошу, если президиум не найдет это противоречащим будущему дела социализма, дела Ленина и Сталина, сохранить мне жизнь.
24.V111.36 г. Л.Каменев"
Каменев писал на имя органа, председателем которого он когда-то был… У Зиновьева и Каменева теплилась надежда: Сталин действительно обещал сохранить им жизнь при условии полного „признания" и раскаяния. Они не знали, что все было предопределено заранее. Шестнадцать осужденных, которым остался лишь миг жизни, писали прошения о помиловании. Впрочем, не все: Гольцман Эдуард Соломонович, одиннадцатый в списке осужденных на казнь, отказался просить власти о снисхождении. Написал об этом отказе записку. Возможно, он понимал более трезво, чем остальные, что в сыгранном уже чудовищном спектакле ничего изменить нельзя.
Остальные надеялись. Зиновьев и Каменев — особенно. Ведь Сталин им лично (их вызвали к нему из тюрьмы) пообещал в обмен на полные „признания" сохранить жизнь. Надеялся и Натан Лазаревич Лурье, написавший в прошении, что он „неоднократно подготовлял террористические акты над Ворошиловым, Орджоникидзе, Ждановым, будучи для выполнения этого плана вооружен…". Почему надеялся этот „террорист", вновь под диктовку повторяя чудовищные небылицы? Видимо, потому, что ему было лишь 34 года…
Они не знали, что в этой же папке, где лежал приговор „по делу объединенного Tpoцкистско-зиновьевского террористического центра", уже находилось (!) и „Постановление Президиума ЦИК СССР" за подписью И.Уншлихта, в котором говорилось, что этот орган „ходатайство о помиловании" постановляет „отклонить". Оставалось Ульриху проставить только число: 24 августа 1936 года. Здесь же в комнате, в здании, где проходил суд, Председатель Военной коллегии подписал еще один документ:
„Коменданту Военной коллегии Верхсуда Союза ССР
капитану Игнатьеву И.Г.
Предлагаю немедленно привести в исполнение приговор Военной коллегии Верхсуда Союза ССР над осужденными к высшей мере наказания— расстрелу:
1. Зиновьевым Григорием Евсеевичем
2. Каменевым Львом Борисовичем…
Об исполнении донести.
Председатель Военной коллегии
Верхсуда СССР армвоенюрист В.Ульрих".
Последняя фраза непонятна: зачем доносить? Ибо 25 августа в 2 часа (всего через несколько часов после оглашения приговора, глубокой ночью) осужденные были расстреляны в присутствии В.В.Ульриха и других должностных лиц… Там же, в подвале, составлен
„Акт
Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что сего 25 августа 1936 года приговор в отношении Зиновьева, Каменева… приведен в исполнение в нашем присутствии.
Зам. наркома внутренних дел Я.Агранов Председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР В.Ульрих
Прокурор Союза ССР А.Вышинский Комендант Военной коллегии И.Игнатьев 25.V111. 2 часа".
Так закончили свой земной путь два неразлучных товарища-большевика, которые в личном плане были ближе к Ленину, чем кто-либо. Правда, Ленин никогда не забывал их „подлости": отказ поддержать его план вооруженного восстания в октябре 1917 года. В своем письме "К членам партии большевиков", написанном 18 октября 1917 года, Ленин метал громы и молнии: „Да ведь это в тысячу раз подлее и в миллион раз вреднее всех тех выступлений, хотя бы Плеханова в непартийной печати в 1906—1907 гг. …Я бы считал позором для себя, если бы из-за прежней близости к этим товарищам я стал колебаться в осуждении их. Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю…" Именно этот эпизод был упомянут Лениным и в его „Письме к съезду". Давая характеристики виднейшим вождям большевистской партии, вождь продиктовал: