Когда же Сталин одержал над ними политический верх, эти люди стали ему мешать как напоминание о Ленине. Сталин не мог смириться и забыть, что Зиновьев, Каменев, как и другие „октябрьские вожди", были во многих отношениях ближе к Ленину, нежели он. В этих людях Сталин видел потенциальных соперников. Это роковым образом предопределило их судьбу. Глупые, часто смехотворные выдумки о заговорах и тайных „центрах" — лишь антураж того процесса, который окончательно утвердил монополию Сталина на Ленина и его наследство.
Первое время „близнецы", особенно Зиновьев, еще верили в возвращение наверх. Когда 6 ноября 1929 года Зиновьева „проверяли" на коммунистической ячейке Центросоюза, отвергнутый Сталиным Григорий Евсеевич заявил: „Я думаю, что со временем (и это время, надеюсь, не так далеко) Центральный Комитет даст мне возможность приложить силы на более широкой арене…" Наивные надежды… Он плохо изучил „верного ленинца" — Сталина.
Сталин не мог забыть, что при Ленине того же Зиновьева славили куда больше, нежели совсем неприметного Сталина. Когда Троцкий в сентябре 1918 года закончил свою речь перед Петроградским Советом словами: „Мы ученики Ленина, мы стремимся к тому, чтобы хоть капельку походить на этого пламенного трибуна международного коммунизма, на величайшего пророка и апостола социалистической революции…" — раздались, как записано в стенограмме бурные аплодисменты". Когда же председательствующий на собрании Зорин прокричал в зал: „Да здравствует лучший ученик товарища Ленина — товарищ Зиновьев!" — собрание, как утверждает та же стенограмма, разразилось „бурной овацией".
Пожалуй, никто, как Зиновьев, не был способен так славить Ленина. По случаю смерти Ленина Зиновьев заявил в своей речи: „Ленин — это Ленин. Могуч, как океан, суров и неприступен, как Монблан, ласков, как южное солнце, велик, как мир, человечен, как дитя…" Сталин, с его коварством, не мог допустить, чтобы мертвого Ленина с его "ленинизмом" перехватили другие. Не смогли. Не перехватили.
В десятую годовщину смерти Ленина, в январе 1934 года, Зиновьев написал по этому поводу статью, которую никто не хотел публиковать. Там есть такое место, где Зиновьев приводит цитату из Ленина и пишет: „Эту цитату т. Сталин — продолжатель дела Ленина — смог в начале 1933 года подкрепить данными победоносно завершенной первой пятилетки…" Затем перед словом „продолжатель" вставляет слово „великий"… А ведь Зиновьев знал, кем на самом деле был этот „великий"… Какие чувства испытывал он, уже вынужденно славя удачливого вождя?
Зиновьев чувствует, что хватка Сталина все крепче. Соратник Ленина уже совсем не думает, как в первые годы после смерти вождя, о возвращении на холм власти, а пытается просто выжить. Бывший .лучший ученик" Ленина ищет способы продемонстрировать свою лояльность к Сталину. На письменные просьбы принять их с Каменевым генсек не отвечает. Остается одно — все активнее включиться в хор славословия Сталина. Ведь он — обладатель такого сильного и звонкого голоса…
Выходит очередная книга генсека „Марксизм и национально-колониальный вопрос". Зиновьев тут же пишет статью (которую вновь никто не хочет брать) „Из золотого фонда марксизма-ленинизма". Нужно сделать запевку сразу же; Зиновьев начинает статью на высокой ноте:
„Есть в сокровищнице марксизма-ленинизма некоторое количество таких книг, без которых не может обходиться ни один марксист и которые составляют золотой фонд мирового коммунизма. Таких книг у нас по количеству немного. Да тут количество и не важно. Этих книг немного, но именно они составляют самое драгоценное состояние мирового рабочего движения. В этой „могучей кучке" книг одна из работ товарища Сталина уже давно — и вполне заслуженно — заняла выдающееся место. Мы говорим, конечно, о его „Основах ленинизма". Теперь новая книга столь же заслуженно займет место среди самых выдающихся произведений марксизма-ленинизма…"
Но спасения нет. Может быть, и потому, что Зиновьев и Каменев были столь близки к Ленину. Это не забывается и… не прощается. „Продолжатель" вождя должен быть один…
После убийства Кирова — арест. Почти сразу, уже 17 декабря, Каменев, отец троих сыновей (двое — Юрий и Владимир — от второй жены Т.И.Глебовой), чтобы спасти себя, решил отмежеваться от Зиновьева. Этим дистанцированием он надеялся облегчить свою участь. На вопрос следователя Рутковского о его теперешних отношениях с Зиновьевым заявил: „…в моих отношениях к Зиновьеву произошло сильное охлаждение. Однако ряд бытовых условий (совместная дача) не дал мне возможности окончательно порвать связь с ним. Считаю необходимым отметить, что, живя на одной даче летом 1934 года, мы жили совершенно разной жизнью и редко встречались. Нас посещали разные люди, и мы проводили время отдельно. Бывавшие у него на даче Евдокимов и, кажется, Куклин были гостями его, а не моими. Находя это положение все же для себя неприемлемым, я при первой же возможности стал строить себе дачу по другой железной дороге. Еще в период совместной борьбы с партией я никогда не считал Зиновьева способным руководить партией, последние же годы подтвердили мое убеждение, что никакими качествами руководителя он не обладает".