Он вздохнул и добавил шепотом:
— Я написал об этом трактат. И вот я гоним, за мной следит полиция, меня сослали в деревню… Священник!.. Великое слово! Ужасная ответственность! Вы были на похоронах этой девушки… Мне известно, что происходит в деревне… Известно, потому что на исповеди я слышу об ужасных вещах! Это не преступления, ведь это слово неприменимо к нападению волка на ягненка? Мы живем в беспросветной тьме. Мужья насмерть забивают своих жен, когда почувствуют тягу к другой женщине. Жены подсыпают мужьям в водку яд, чтобы от них избавиться. Девушки ведут распутный образ жизни, а затем бегут к знахаркам, чтобы те избавили их от неизбежных последствий; пьянство, первобытные обычаи; человеческая жизнь не имеет никакой ценности: убить человека, убить с изощренной азиатской изобретательностью, чтобы он чувствовал наступление смерти, — таков наш народ! Никто не знает и не предчувствует, какие могут быть последствия всего этого…
— Революция, бунт? — спросил шепотом господин Ульянов.
— Нет! — воскликнул молодой поп. — Народ, как дикое хищное животное, вырвется из клетки и утопит все в преступном урагане, в кровавом половодье, в огне… Это время уже приближается!
Он поднял руку и, тяжело дыша, потряс ею над головой.
— Это ужасно! — промолвила Мария Александровна.
— Быть может, наши школы станут спасением от этого бедствия? — спросил господин Ульянов.
— Это слишком долгий путь! А с учетом настроений нашего народа — даже опасный. Книжка не накормит голодных. С пользой можно учить только сытых и спокойных людей. А у нас — голод и ненависть… Не надо себя обманывать!
Сказав это, отец Виссарион встал из-за стола, трижды перекрестился и прошептал просящим голосом:
— Только, дорогие мои, не пересказывайте никому нашу беседу! Я не боюсь, но мне хотелось бы побыть в этих местах подольше…
Они вышли во двор, где стояла повозка.
Кучера не было.
— Володя, сбегай-ка к Халину! Наверняка работник ваш, отец Виссарион, пирует с остальными на поминках, — сказал господин Ульянов.
Только мальчик захотел исполнить приказ отца, как на крыльцо хаты Халина стали выходить мужики с бабами. Они размашисто троекратно крестились и, шатаясь и спотыкаясь, спускались по ступенькам.
Выйдя на улицу, затянули нестройным хором какую-то задорную песню.
Пьяный и шатающийся кучер побежал к своей повозке.
— Почетные, торжественные похороны устроили дочке… Ха! Приюти, Господи, душу рабы твоей Настасьи… — бормотал он, вскарабкиваясь на козлы.
Повозка покатилась по улице, вздымая за собой облака пыли.
Пьяный мужик хлестал клячу бичом и кричал злым голосом:
— Я с тебя, стерва, шкуру спущу, кости переломаю!..
Родители Володи вернулись домой.
Мальчик остался и смотрел на исчезавшую за поворотом, подпрыгивавшую на камнях и лязгавшую окованными колесами повозку маленького, бледного попа.
Он еще явственно стоял у него перед глазами с рукой, угрожающе вознесенной над головой, а рядом проявлялся образ толстого попа Макария, ласкающего мягкую бороду и серебряный крест с золотым венцом, голубой глазурью и дорогими камушками над головой распятого Христа.
— Два священника… — думал он. — Какие же они оба разные и удивительные!.. Кто из них лучше, кто настоящий, а кто — хуже?
Ответа не было. Он чувствовал, что запутался в понятиях…
Мальчик закрыл черные глаза и сильно стиснул губы.
Припомнилось, что он хотел еще посмотреть на нищего, который заночевал у старосты. Стряхнув мучительные сомнения, он побежал в хату, где находился пришелец. Нищий сидел в окружении баб и детей, которые прижимались к нему.
Это был «Ксенофонт в железе», старый, худой мужик с черным лицом и мученическими, бесчувственными глазами. И зимой и летом он ходил босиком, одетый в одну и ту же дырявую, потрепанную дерюгу. На истощенном теле он носил тяжелую Цепь и терзавшую рубаху из конского волоса. На груди его висела большая, тяжелая икона Христа в терновом венце.
Старец говорил без перерыва. Это была смесь молитв, притчей, сплетен и новостей, собранных по всей России, которую он, гонимый жаждой бродяжничества, пересекал бесцельно вдоль и поперек уже долгие годы.
Он рассказывал о монастырях, реликвиях святых мучеников, об их житиях; о тюрьмах, куда беспросветная, безнадежная жизнь загоняла мужиков тысячами; о бунтах; о каком-то ожидаемом «белом письме», которое должно было дать крестьянам землю, настоящую свободу и счастье; о холере, которую «разносили» по деревням врачи и учителя; показывал талисманы от всех несчастий: щепоть Святой земли, осколок кости святой Анны, бутылочку с водой из колодца святого Николая Чудотворца; смеясь, подпевая и звеня цепями, он пророчествовал пришествие Антихриста — врага Бога и людей, говорил, что 666 дней его правления переживут только те, кто тяжелым бременем страданий и несправедливости прижат к земле, то есть — крестьяне. Это им будет дано право судить своих обидчиков; потом снова придет Христос и установит на тысячу лет господство людей от сохи, чтобы перед концом света познали они радости земной жизни.