Все начали смеяться, а отец Макарий налил себе еще один стакан, выпил, высоко задрал голову и пискнул:
— И-и-и! Вот так!
Снова разнесся задорный смех развеселившейся компании.
Госпожа Ульянова, накормив детей, отправила их спать.
Она сидела молчаливая и угрюмая, делая любезное выражение лица только тогда, когда на нее обращали внимание. Однако вскоре разогревшаяся компания поглощена была только собой. Заметив это, Мария Александровна выскользнула из комнаты.
Володя не пошел во флигель, где жил вместе с братом. Он незаметно вернулся и притаился в гостиной, издалека наблюдая за пирующими.
— А много ли можете выпить, отец Макарий? — спрашивал попа Ульянов, хлопая его по плечу.
— Бесконечное количество раз плюс еще одна рюмка! — парировал тот, вознося глаза, как в молитве.
— Ваше святейшество, согласно выражению Козьмы Пруткова, может объять необъятное… — заметил со смехом инспектор.
— Воистину, Петр Петрович! — тут же ответил отец Макарий. — Как сказано у Екклесиаста, сына Давидова, царя Иерусалимского: «Ешь с весельем хлеб твой и пей в радости вино твое, ибо Бог благоволит к делам твоим!»
Володя задумался над этими словами. Мама учила его молитвам и водила в церковь. Люди молились перед красивыми, позолоченными иконами; у одних лица были просветленные и радостные, другие — плакали и вздыхали.
Бог… Великое слово, страшное, любимое, непонятное слово.
Существо, носящее такое возвышенное, трогательное имя — Бог, должно быть прекрасно, совершенно, могуче, лучезарно; оно не может быть похоже ни на отца, доктора, коллежского советника с орденом на шее, ни на настоятеля в зеленой сутане, с красивым крестом на груди, ни даже на маму, ведь она иногда злится и кричит на сестер и служанку совсем так же, как это делает сам Володя во время ссоры с сестрами и братом… Великое Существо не может поступать таким образом, а тем временем сам отец Макарий сказал, что Богу нравится веселье во время еды и винных возлияний, на что так часто жалуется мама, с горечью или гневом глядя на отца.
Это расстроило мальчика. Бог показался ему менее устрашающим и менее любимым, совсем обычным, лишенным таинственности.
— Может, Бог похож на отца Макария или епископа Леонтия? — спросил он сам себя.
От этой мысли его лицо исказилось, и он вновь прислушался к беседе гостей.
Опершись локтями о стол и кивая головой, говорил инспектор Шустов:
— Я часто объезжаю далекие деревни, где мы открываем народные школы. И там, по просьбе моего коллеги из семинарии, я собираю интересные и очень забавные материалы. Может, господа помнят горбуна Сурова? Он закончил академию и теперь работает профессором в Московском университете. Ого! Большой ученый — без шуток! Лично знаком с министром просвещения! Книжки издает. Я не мог ему отказать, сами понимаете — протекция, как говорится! Так вот, выискал я для него материалы — пальчики оближешь! Знаете, что в двух деревнях я разыскал язычников? Да, да — язычников! Официально-то они православные; когда власти распорядятся, едут в церковь за 50 верст, поклоны бьют, аж звон стоит, зато дома хранят «старых богов», перед которыми ставят тарелочки с пожертвованиями — молоком, солью, мукой. Ха-ха-ха!
— А где вы это видели, Петр Петрович? — спросили одновременно отец Макарий и комиссар полиции.
— Это деревни Бейзык и Луговая, — ответил инспектор.
— Я должен завтра же доложить об этом епископу, — сказал поп. — Туда необходимо направить миссионеров, научить, предостеречь, обратить, утвердить в истинной вере православной!
— Пока вы это сделаете, я пошлю туда своих конных полицейских, они там и обратят, и наново нагайками окрестят идолопоклонников! — выкрикнул со смехом Богатов. — Дикий еще наш народ, ой дикий, господа!
— Вот мы и открываем народные школы, — отозвался Ульянов, попивая пиво. — Просвещение распространяется широко. Уже не найти такой деревни, в которой нет хотя бы одного человека, который умел бы читать и писать.
— Это хорошо! — похвалил отец Макарий. — Можно будет дать им хорошие книжки о пользе церкви, о почитании духовных особ, о сыновних обязанностях по отношению к батюшке-царю и благополучно нам господствующему царскому дому…
— О том, как живут цивилизованные народы на Западе, — встрял Ульянов.
— Это лишнее! — перепугался Богатов. — Не поймут, впрочем, для них это бесполезно и даже опасно, потому что разбудило бы преждевременные мечты, дух недовольства, протеста, бунта… Не забывайте, господа, что революционеры — преступники покусились на драгоценную жизнь столь святого, доброго в отношении крестьян монарха, каким был царь Александр II. Я был тогда в Петербурге и видел, как вздернули на виселице Желябова, Перовскую и других убийц. Душа радовалась, что настигла их длань Божья.