Этот последний пункт требует некоторых пояснений, ибо наша историческая публицистика, расписывая «богоборчество» большевиков, предпочитала умалчивать о тех сложных процессах, которые проходили внутри самой РПЦ после Октября 1917 года.
Расхожее представление о том, что «обновленчество» было целиком инспирировано ВЧК, а затем ГПУ, не соответствует действительности. И вышедшая в 1999 году интереснейшая монография М.В. Шкаровского «Обновленческое движение в Русской православной церкви XX века» дает достаточно полный материал для освещения этого вопроса.
Истоки обновленческих идей, как показал Шкаровский, уходили в далекое прошлое. И с ними были связаны не только имена религиозных деятелей и философов, но и духовные искания Федора Достоевского, Льва Толстого и других. Но организационно реформаторское течение среди духовенства и верующих стало оформляться в годы Первой русской революции.
Слишком тесная связь РПЦ со «старым режимом», превращавшая церковь в своего рода «идеологический департамент» во главе с самим государем и назначаемым им обер-прокурором Священного Синода, никак не соответствовали протестному духу мирян, да и приходского духовенства, вырвавшемуся наружу в это время.
Идеи «обновления» церкви приобрели тогда особую популярность в среде либеральной интеллигенции. Но были среди деятелей движения, в том числе среди священников — депутатов Государственной думы, сторонники и более радикальных партий — социал-демократов, социалистов-революционеров и т.п. А после Февральской революции 7 марта 1917 года в Петрограде оформился «Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян», который на синодальные субсидии стал выпускать газету и журнал «Соборный разум»191.
Обер-прокурор Синода В.Н. Львов, назначенный Временным правительством, всячески поддерживал их деятельность. Именно тогда и выдвинулись такие руководители «обновленческого» движения, как блестящий проповедник священник Александр Введенский, сторонник ориентации на рабочий класс о. Александр Боярский, священники Сергей Калиновский, Владимир Красницкий, профессор Духовной академии Борис Титлинов и другие.
Октябрьскую революцию «обновленцы» встретили в целом положительно. Выразив несогласие с рядом пунктов декрета об отделении церкви от государства, они все-таки восприняли его как «дело внутреннего церковного освобождения». А в выступлениях Введенского, Боярского, Калиновского и других все более отчетливо стали звучать «социалистические» мотивы.
Предпринимались даже попытки создания «христианско-социалистической партии». С марта 1918 года «обновленцы» стали выпускать газету «Правда Божия», в которой, помимо требования церковных реформ, сразу же отмежевались от анафемы Патриархом большевиков как «врагов истины Христовой»: необходимо «не отвергать революцию, не отталкивать, не анафемствовать, — писала газета, — а просветлять, одухотворять, претворять ее».
Вполне естественно, что постепенно — и в центре и на местах — стали завязываться и контакты реформаторов с официальными властями, в том числе с соответствующими отделами НКюста и ГПУ. Но это отнюдь не дает оснований для того, чтобы квалифицировать «обновленчество» как прямую «агентуру ГПУ». Всегда и везде государственные органы сотрудничали с теми, кто поддерживал это государство, а не с теми, кто противостоял ему. Кстати сказать, эти контакты «обновленцев» использовались иерархами в тех случаях, когда требовалось заступиться за арестованных священников или добиться каких-то облегчений для духовенства192.
Вполне вероятно, что, помимо истых и искренних реформаторов, у лидеров «обновленчества», как и во всех других массовых движениях, были различные мотивы их поведения. У одних это могли быть сугубо карьерные соображения, у других — элементарное приспособленчество.
Но важно понять другое: независимо от личных характеристик лидеров, это движение отражало настроение широчайших слоев — и паствы и пастырей, измученных и уставших от гражданской войны и не желавших ее возобновления.
Вполне возможно, что, несмотря на остроту разногласий, взаимоотношения Патриарха и «обновленцев» так и остались бы внутрицерковным делом и в конце концов нашли бы свое разрешение на внутрицерковной арене. Но голод 1921-1922 годов сыграл роковую роль. И ключ к пониманию последующих событий следует искать не в доктринерском «богоборчестве» власти, а в драматической ситуации — и экономической, и политической — весны 1922 года.
191