Первая мировая война, которая была внешней предпосылкой русской революции, была войной, беспримерной во всемирной истории, и имела такие особенности, что после ее окончания даже в богатейших буржуазных государствах не удалось восстановить «нормальных буржуазных отношений». А из своеобразия исторического развития России Ленин вывел своеобразие русской революции. Россия, писал он, стояла «на границе стран цивилизованных и стран, впервые этой войной окончательно втягиваемых в цивилизацию, стран всего Востока».[1116] Именно учитывая эти «восточные особенности», Ленин обращался к «педантским марксистам» с вопросами: «Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?»[1117].
Однако в этих заключительных вопросах о том, почему народы России не могут идти путем, отличным от указанного «наиболее развитыми» буржуазными странами, и догонять другие народы «на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя», чувствуется некоторая неопределенность. Эти мысли не случайно высказаны в вопросительной форме. С октября 1917 г. Ленин точно знал, что опасность падения советской власти заложена в факте ее изоляции. Через своеобразную революцию он хотел пробиться ко всеобщему развитию, которое, однако уже не было и не могло быть под его контролем.
8.7. Теория социализма и взаимозависимость ее элементов
Быть может, уже и на основе осуществленной до сих пор реконструкции выяснилось, что после введения НЭПа Ленин видел практическую перспективу такой смешанной рыночной экономики, контролируемой государством, в которой важнейшим сектором, наряду с «государственно-капиталистическим» и «государственно-социалистическим», должно было стать частное крестьянское хозяйство, несущее государственные налоги.[1118] В принципе важная роль, в первую очередь в сельском хозяйстве, должна была быть отведена добровольным кооперативам, кооперативно-самоуправленческим коммунальным предприятиям, коммунальным хозяйствам. Эти формы должны были стать «островками социализма», прообразами добровольных общин, экономическо-организационных, производственных и потребительских единиц будущего социалистического общества.
Очевидно, что с точки зрения накопления наиболее важный сектор в тот момент составляли находившиеся в государственной собственности промышленные и банковские структуры, которые непосредственно управлялись и контролировались государством, а приносимая ими прибыль составляла самую значительную статью непосредственных бюджетных доходов. Чтобы понять значение, которое Ленин придавал «государственно-социалистическому» сектору, необходимо рассмотреть один из последних в его жизни споров о сохранении государственной монополии внешней торговли. Ленин считал важным элементом накопления капитала экономическое усиление советского государства посредством государственной монополии внешней торговли, за сохранение которой он вел долгую и упорную борьбу, даже несмотря на постигшую его тяжелую болезнь. Свою концепцию Ленин изложил в письме Сталину для пленума ЦК 22 сентября 1922 г., полемизируя с Бухариным и Пятаковым, которые отвергали государственную монополию во имя частной торговли и интересов рынка.[1119] Касаясь создания смешанных обществ, он, возражая Бухарину и соглашаясь с Красиным, считал, что эта проблема имеет одновременно экономическое, социальное и политическое значение и может интерпретироваться лишь с точки зрения системы в целом, конкретного состояния политических и классовых отношений. Смешанные общества, писал он, «представляют из себя способ, во-первых, мобилизовать крестьянский товарный фонд и, во-вторых, заполучить прибыли от этой мобилизации не меньше, чем наполовину в нашу государственную казну». Таким образом, по мнению Ленина, именно Бухарин обошел суть вопроса, так как не понял, что «мобилизация крестьянского товарного фонда» «даст доход целиком и исключительно в руки нэпманов». Относительно же «классовых последствий» монополии внешней торговли Ленин, цитируя Красина, отметил, что без этой монополии «в деревне будет искусственно (! — Т. К.) введен самый злостный эксплуататор, скупщик, спекулянт, агент заграничного капитала, орудующий долларом, фунтом, шведской кроной».[1120] О том, какую «эксплуататорскую» роль может играть государство, Ленин по политическим мотивам не писал. В то же время он приводил убедительные аргументы и, подчеркивая роль мировой экономики, «убеждал» своих соратников в том, что материальноэкономическая разница между богатыми и бедными странами может быть сокращена только усилиями государства, поскольку в условиях беспощадной экономической конкуренции других возможностей для этого нет.[1121] Благодаря этой логике многим стало ясно, что Россия не способна восстановить промышленность без защиты, выражающейся в монополии внешней торговли, и здесь недостаточно одной таможенной политики, поскольку, как отметил Ленин, богатое государство платит «вывозную премию за ввоз в Россию тех товаров, которые обложены у нас таможенной премией».[1122] (В конце концов весной 1923 г. XII съезд партии окончательно высказался за сохранение государственной монополии внешней торговли.)
1118
В конце своей жизни он подчеркивал в упомянутых «Страничках из дневника», что и в деревне исключена непосредственная коммунистическая организация крестьянства и навязывание коммунистических идей. 2 января 1923 г. Ленин писал: «…Мы можем и должны употребить нашу власть на то, чтобы действительно сделать из городского рабочего проводника коммунистических идей в среду сельского пролетариата. Я сказал “коммунистических” и спешу оговориться, боясь вызвать недоразумение или быть слишком прямолинейно понятым. Никоим образом нельзя понимать это так, будто мы должны нести сразу чисто и узкокоммунистические идеи в деревню. До тех пор, пока у нас в деревне нет материальной основы для коммунизма, до тех пор это будет, можно сказать, вредно, это будет, можно сказать, гибельно для коммунизма». Там же. С. 366–367.