Почти в каждом письме Владимир Ильич оповещает родных об интересных прочитанных книгах или о том, какие книги ему непременно нужны. Например, 10 декабря 1897 г. он писал Анюте из Шушенского в Москву: «Читаю я сейчас Labriola, Essais sur la conception materialiste de Vhistoire. Чрезвычайно дельная и интересная вещь… Разумеется, годна для перевода лишь 2-я часть, да и та не целиком… Но выпуски… не отнимут значения у этой чрезвычайно умной защиты «нашей доктрины” (выражение Лабриола)».[145] Конечно, Владимир Ильич старается здесь обмануть цензуру, на самом деле речь идет о защите марксизма. Знакомство с этой книгой пригодилось Ульянову при написании статьи против народнических «бюрократических и фискальных утопий», которая была опубликована год спустя в одном из петербургских сборников.[146]
Уже в самом первом письме из Шушенского (18 мая 1897 г.) Ульянов писал матери и сестре Марии о «художественных красотах» сельских окрестностей, где, «видимо, недурная охота».[147] В его письмах все чаще появляется имя любимой девушки, Надежды Константиновны Крупской, которую арестовали по тому же делу, что и Ульянова, но гораздо позже, 12 августа 1896 г. В письмах из Шуши от 10 и 21 декабря, адресованных матери, Маняше и Анюте, Владимир Ильич, интересуясь возможностью достать книги Сен-Симона, Маркса и Энгельса, сообщил родным, что Надежда Константиновна, может быть, вскоре приедет к нему, так как она попросила заменить ей ссылку в северные губернии на Минусинский округ.[148]
Наконец, в письме от 10 мая 1898 г. он известил мать о прибытии Надежды Константиновны: «Приехали ко мне наконец, дорогая мамочка, и гости. Приехали они седьмого мая вечером, и как раз ухитрился я именно в этот день уехать на охоту, так что они меня не застали дома… Про меня же Елизавета Васильевна сказала: «Эк Вас разнесло!” — отзыв, как видишь, такой, что лучше и не надо!» Сразу же начались и приготовления к свадьбе, поскольку немедленная свадьба была условием данного Н. К. Крупской разрешения отбывать ссылку в Шушенском. Владимир Ильич хотел, чтобы все семья приехала к нему в Сибирь, но это была скорее романтическая мечта: «Да, Анюта спрашивала меня, кого я приглашаю на свадьбу: приглашаю всех вас, только не знаю уж, не по телеграфу ли лучше послать приглашение!! Н.К., как ты знаешь, поставили трагикомическое условие: если не вступит немедленно (sic!) в брак, то назад в Уфу. Я вовсе не расположен допускать сие, и потому мы уже начинаем «хлопоты”…, чтобы успеть обвенчаться до поста (до петровок)… Приглашаю тесинцев (они уже пишут, что ведь свидетелей-то мне надо) — надеюсь, что их пустят».[149] Последнее предложение — указание на уже, можно сказать, старых ссыльных друзей. Из следующего письма, помеченного 7 июня, выясняется, что из-за бюрократических препятствий свадьба откладывается до июля. (Она состоялась 10 июля в шушенской церкви). Владимир Ильич попробовал уговорить мать приехать к нему, но предупредил ее: мать Н. К. Крупской опасается, что многодневная поездка будет чересчур утомительна.[150] В конце концов Марии Александровне было тогда уже 63 года.
В переписке Ульянова даже бытовые проблемы оказываются связаны друг с другом. Поднимая тот или иной вопрос, описывая матери или сестрам свои повседневные заботы, он умел одновременно многое сказать об атмосфере и обычаях того времени. Найдя подходящего собеседника, Ульянов мог обмениваться мыслями по любым жизненным проблемам. Это была странная способность, которая, однако, свидетельствовала о том, что для него было характерно свободное, не обремененное никакими «комплексами» духовное общение. Его интересовали «все мелочи жизни» от жалования домашней прислуги в Швейцарии до жилищных условий, от охоты до привычек друзей.[151]
По свидетельству мемуаристов, самой большой трудностью в жизни ссыльных была монотонность жизни. Стараясь преодолеть ее, Ульянов завел себе собаку.[152] Общеизвестно, что он очень любил и кошек, это запечатлено на фотографии и даже на карикатуре. Это было частью его любви к природе. Монотонность жизни нарушалась и игрой в шахматы, Ульянов с увлечением писал о любимой игре. В декабрьских письмах 1898 г. из Шушенского и Минусинска он и Н. К. Крупская сообщили находившейся в Подольске матери и всей семье о том, что на новогодние праздники в Минусинске собралась большая компания.[153] Ульянов любил петь, главным образом революционные песни, но и оперные арии, хотя у него, в отличие от Кржижановского, не было хорошего слуха. Конечно, в письмах встречаются и известия о грустных событиях, по всей вероятности, больше всего огорчений доставил случай, произошедший с Н. Е. Федосеевым. Владимир Ильич не случайно жил в «Шуше» без товарищей, только с женой и тещей. Он не переносил долгого вынужденного пребывания в компании интеллигентов. У него и в этом случае не было предрассудков, однако он не любил постоянных «разговоров по душам». Понятие «интеллигент» является здесь синонимом излишней сентиментальности, рисовки, зависти по отношению к товарищам, гнусной клеветы на «конкурентов». Судьба Федосеева полностью подтвердила осторожность Ульянова, оберегавшего неприкосновенность своей личной жизни. Как он сообщил семье через Анюту, его старейшего товарища оклеветали (утверждали, что он присвоил деньги ссыльных): «Н.Е.Ф. мне не пишет, не отвечает даже, хотя я послал ему 2 письма… Об «истории” в Верхоленске я слыхал: отвратительный нашелся какой-то скандалист, напавший на Н.Е. Нет, уж лучше не желай мне товарищей в Шушу из интеллигентов! С приездом Н.К. и то целая колония будет».[154] В письме А. И. Ульяновой-Елизаровой от 15 июля 1898 г. Владимир Ильич сообщал о самоубийстве Н. Е. Федосеева: «О Н.Е. получил вчера письмо доктора. Н.Е. покончил с собой выстрелом из револьвера. 23.VI его похоронили. Оставил письмо Глебу и ему же рукописи, а мне, дескать, велел передать, что умирает «с полной беззаветной верой в жизнь, а не от разочарования”».[155] Несколько недель спустя Владимир Ильич снова вернулся к этому потрясшему его случаю, отметив его «объективные» причины: «Хуже всего в ссылке эти «ссыльные истории”, но я никогда не думал, чтобы они могли доходить до таких размеров! Клеветник давно был открыто и решительно осужден всеми товарищами, и я никак не думал, что Н.Е. (обладавший некоторым опытом по части ссыльных историй) берет все это так ужасно близко к сердцу». Позже он особо известил семью о начавшемся среди ссыльных сборе средств на памятник Н.Е. Федосееву.[156] Считая личную жизнь святой и неприкосновенной, Ульянов тем не менее никогда не проявлял симпатии к тем революционерам, которые примкнули к революционному движению, руководствуясь стремлением к неограниченной свободе личности. Свобода личности рассматривалась им в контексте принадлежности к какому-либо «коллективу» (партии, организации, движению). По его мнению, дисциплина («подчинение меньшинства большинству»), чувство солидарности также принадлежат, точнее должны принадлежать, к внутренней сущности личности.
148
Там же. С. 59, 60, 63. Достоверное описание ссылки оставила Н. К. Крупская: Крупская Н.К. Воспоминания о Ленине. Издательство политической литературы. М., 1957. С. 25–42.
151
Еще 20 мая 1895 г. Владимир Ильич писал матери в Москву из Швейцарии: «Оказывается, — очень дорога здесь прислуга: 25–30 frs. в месяц на всем готовом, а кормить-де тоже надо здесь очень хорошо». Там же. С. 8. 25 июня 1895 г. он писал матери из Парижа следующее: «здесь очень дешевы квартиры: например, 30–35 frs. за две комнаты с кухней в месяц…». Там же. С. 9. А 28 ноября 1898 г. в письме из Шушенского в Подольск он так прокомментировал свои развлечения: «Теперь у нас явилось новое развлечение — каток, который отвлекает сильно от охоты». Там же. С. 114.
152
См. письмо М. А. Ульяновой из Шушенского от 12 октября 1897 г. Там же. С. 54. В другом письме он шутливо писал: «У меня опять появилась охотничья собака… Один недостаток — принадлежность к женскому сословию…». Там же. С. 68.
154
Письмо от 24 января 1898 г. Там же. С. 71. О клевете на Н. Е. Федосеева см: Там же. С. 480–481.